Цитата:
|
Свет фонаря, надтреснутым донцем вверх,
страж-циферблат, склонивший своё копьё… В серой ночи проснувшийся человек, не зажигая света, на кухне пьёт. Словно - кусками жадно глотает лёд. Капает кран, за шторой толпится снег, чашка вбирает жар полусонных рук. Снился тот берег… даже не берег - брег. Маленький бриг - по щедрому серебру. Вымпелы хлещут пламенем на ветру. А за кормой – кудрявые письмена, а на борту стояли – рука в руке, а над водой – куда же вы без меня - свет фонаря, лежащий на потолке - полуживой и полуслепой аскет. Спи, человек, остыла уже постель - лыбится старой трещиной потолок … Вот, накренившись, тронулась карусель, стул и комод куда-то поволокло. Бросить вдогонку горсткой бессильных слов. К чёрту! Подите к чёрту, подите к чё… Маленький бриг уходит в водоворот, кто-то нещадно тянет и рвёт плечо. Но океан, раззявив до неба рот, охнет и разом вспорет себе живот. Будет вода кровава и брег скалист. Выползут, сядут рядом – спина к спине. Если такое будет, то помолись Господу… снегу… кактусу на окне. А ведь иного не было здесь, и нет. Окна… сквозь веки пыльных, печальных штор, их отпечатки мутные всё синей. Всё же уснул... Но где-то грохочет шторм: Радостных дней! Ты слышишь? Радостных дней… (с)Martimiann |
Я разгадала, что Вы меня всё-таки любите,
И потому так жестоки без всяких причин. Люди вокруг, и Вы знаете, люди те Глухи, как правило, так что кричи-не кричи... Чувства внутри, а снаружи - обычное Comedy: Пласт интеллекта, весомых амбиций броня. Люди себя исключительно любят без памяти, Люди-себя, только Вы, как ни странно, - меня. Как же Вы любите! Это же просто чудовищно! Счастье не в технике, но хоть какой-то намёк. Нервы расшатаны, а удовольствие то ещё. Только бескрайнее небо и звезды-алмазы на нём... (с) Сола Монова |
Не плохо в мае умереть,
Могильщику копать удобно. И соловьи все будут петь, В последний раз, так бесподобно. Под грохот первых майских гроз, Вместо унылых отпеваний... И дождь, прольется вместо слез, Он смоет грусть воспоминаний. Могильный холмик приютит, Под покрывалом трав зеленых. Пусть даже крест там не стоит, Среди березок утомленных. Под шелест листьев молодых, Что только к жизни потянулись. Пока еще нет трав седых, А только, только все проснулось. Не плохо в мае умереть... Остаться в свежести весенней. И хоть не смог я все успеть, Но не осталось уж сомнений... Неплохо в мае умереть... (с) Алексей Мозговой |
РОЗОВЫЙ АВТОКРАН
не злись постоянно не обижай ближних розовый автокран к тебе приедет издалека но очень быстро да он уже за углом над балконом бордюром "анютиных глазок" нависает розовый крюк брякнул зацепил и выворотил раму (дождем посыпались стекла книги) потащил и выбросил стол в окно вскрыл паркет как консервный нож и провалил тебя в преисподнюю... (ослепительный шар - раскалывается голова!..) или попугал только Генрих Сапгир |
КЕРЫВН'ИК ТАЙ ПРАЦИВН'ИК
Шахтер - большой и шумный сухожил - Пишлы до баб, - другому предложил - Поихалы! - обрадовался ты-л . Будынок видпочынку - тю! - СТАХАНОВ Блюкають хлопци в поисках коханых В фойе физдеш: Гоните фулюганов! Сторонкой - в лифт. И той - мужик огромный - Працуй, казав другому, жмы подъемник! - Тот и нажал, хоть с измальства был скромник По коридору темень, як в забое... Дви дивчины. И наших було двое Ге, совписуе, значить роковое Приподнимае кофточку рожеву два порося... - Мы - не помеха? - Что вы? Халатик расстегнуться був готовый Подруга - быстр и смугол - ни словечка Спросил: - Откуда? - Отвечал: - Узбечка Татарка - и казанская конечно Под окнами грымыв зализный шлях Блымали зори, огоньки в горах И там был Бог, а тут сидел Аллах И пировали двое великанов краса и блесс одесских ресторанов и гурия из рода Темир-ханов Овчар склонял коровушку к амуру Товарищ обнимал татарку-дуру Спивали хором: - Взяв бы я бандуру И вдруг сказал товарищ напрямик: - Ты - працивни́к, а я, брат, керывни́к Я к обчеству шановному привык - Нехай працюе витры над хвылыной Нехай працюе ричка коло млына Видпочиваты хочу, геть, хамлына! И счастье наступило в сей же миг Генрих Сапгир |
Цитата:
|
ХИРОСИМА
Город прославился так: Вышел военный чудак, старец с лицом молодым. "Парни,- сказал он,- летим! Мальчики, время пришло, Дьявольски нам повезло!.." В семь сорок девять утра все было так, как вчера. "Точка...- вздохнул офицер,- чистенько вышли на цель..." В восемь двенадцать утра сказано было: "Пора!.." В восемь пятнадцать, над миром взлетев, взвыл торжествующе дымный клубок! Солнце зажмурилось, похолодев. Вздрогнули оба: и "боинг", и бог!.. Штурман воскликнул: "Ой, как красиво!.." В эту секунду в расплавленной мгле рухнули все представленья о зле. Люди узнали, что на Земле есть Хиросима. И нет Хиросимы. Р. Рождественский. |
Слышал от бабушки стихи, которые она учила в школе ещё при царе.
И вот нашёл Слава интернету!!! Нажмите для просмотра целиком
стихи Алексея Хомякова:
...Высоко передо мною Старый Киев над Днепром, Днепр сверкает под горою Переливным серебром. Слава, Киев многовечный, Русской славы колыбель! Слава, Днепр наш быстротечный, Руси чистая купель! Сладко песни раздалися, В небе тих вечерний звон: «Вы откуда собралися, Богомольцы, на поклон?» – «Я оттуда, где струится Тихий Дон – краса степей». – «Я оттуда, где клубится Беспредельный Енисей!» – «Край мой – теплый брег Евксина!» – «Край мой – брег тех дальних стран, Где одна сплошная льдина Оковала океан». – «Дик и страшен верх Алтая, Вечен блеск его снегов, Там страна моя родная!» – «Мне отчизна – старый Псков». – «Я от Ладоги холодной». – «Я от синих волн Невы». – «Я от Камы многоводной». – «Я от матушки Москвы». Слава, Днепр, седые волны! Слава, Киев, чудный град! Мрак пещер твоих безмолвный Краше царственных палат. Знаем мы, в века былые, В древню ночь и мрак глубок, Над тобой блеснул России Солнца вечного восток. И теперь из стран далеких, Из неведомых степей, От полночных рек глубоких – Полк молящихся детей… 1839 г. И ещё один вспомнился Нажмите для просмотра целиком
Слова: пер. М. Исаковского
На дубу зеленом, Да над тем простором Два сокола ясных Вели разговоры. А соколов этих Люди все узнали: Первый сокол - Ленин, Второй сокол - Сталин. Первый сокол - Ленин, Второй сокол - Сталин. А кругом летали Соколята стаей... Ой как первый сокол Со вторым прощался, Он с предсмертным словом К другу обращался. "Сокол ты мой сизый, Час пришел расстаться, Все труды, заботы На тебя ложатся". А другой ответил: "Позабудь тревоги, Мы тебе клянемся - Не свернем с дороги!" И сдержал он клятву, Клятву боевую: Сделал он счастливой Всю страну родную! 1936 |
outlaw's lullaby
I have lived most of my life surrounded by my enemies. So I would be grateful to die surrounded by my friends. засыпай, мой сынок, а покуда ты спишь, вдали одинокое деревце высится из земли глубоки его корни, ветви его крепки у мерцающих крон — цикады да мотыльки засыпай, моя дочь — в неприступных крутых грядах под ночною землей твой сон стережет руда глубоко-глубоко, не достать ни одной норе посреди темноты — черный порох и акварель. станет дерево крепкой мачтой, руда — рулём станут вместе они стремительным кораблем он пройдет много шрамов, стычек, путей и бед чтоб потом, потерявшись, как-то попасть к тебе. засыпай, моя дочь. а покуда ты спишь, учись видеть боль, погибать за правду, искать ключи находить своё сердце в звездных пустых морях понимать и прощать, ни слова не говоря. засыпай, мой сынок, помни это, сынок, и спи смерть находит одну, но бежит от десятка спин и каким бы ты ни был странным, чужим, другим не бывает того, чтоб тебе не нашлось руки. засыпай, засыпай. где-то там, у другой черты спят в далёких домах такие же, как и ты и не знают о том, что вдали, в световых годах не видны никому, ждут их дерево и руда. Сергей Лачинов http://cheyzheon.livejournal.com/ |
|
Райнис
Зерно истины "Пусть враги клевещут, — все равно,Наша культура Роскошь в еде и одежде,Человек и боль Что ей, природе, боль человека?! |
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступления лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану. Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать... Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне... Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне. © Аля Кудряшева. |
УмНику, Меле, Мурси посвящается.
*** Английское военное кладбище в Севастополе. Здесь нет ни остролистника, ни тиса. Чужие камни и солончаки, Проржавленные солнцем кипарисы Как воткнутые в землю тесаки. И спрятаны под их худые кроны В земле, под серым слоем плитняка, Побатальонно и поэскадронно Построены британские войска. Шумят тяжелые кусты сирени, Раскачивая неба синеву, И сторож, опустившись на колени, На английский манер стрижет траву. К солдатам на последние квартиры Корабль привез из Англии цветы, Груз красных черепиц из Девоншира, Колючие терновые кусты. Солдатам на чужбине лучше спится, Когда холмы у них над головой Обложены английской черепицей, Обсажены английскою травой. На медных досках, на камнях надгробных, На пыльных пирамидах из гранат Английский гравер вырезал подробно Число солдат и номера бригад. Но прежде чем на судно погрузить их, Боясь превратностей чужой земли, Все надписи о горестных событьях На русский второпях перевели. Бродяга-переводчик неуклюже Переиначил русские слова, В которых о почтенье к праху мужа Просила безутешная вдова: "Сержант покойный спит здесь. Ради бога, С почтением склонись пред этот крест!" Как много миль от Англии, как много Морских узлов от жен и от невест. В чужом краю его обидеть могут, И землю распахать, и гроб сломать. Вы слышите! Не смейте, ради бога! Об этом просят вас жена и мать! Напрасный страх. Уже дряхлеют даты На памятниках дедам и отцам. Спокойно спят британские солдаты. Мы никогда не мстили мертвецам. К. Симонов. |
Уходящие поезда
Туман мутный над городом встал Облаком душным и нетающим. Я пойду сегодня на вокзал, Буду завидовать уезжающим. Буду слушать торопливые прощанья, Глядеть на сигналы сквозь туман И шепотом повторять названья Самых далеких стран! Заблестит над рельсами зеленый сигнал, Как яркая южная звезда... Я пойду сегодня на вокзал Любить уходящие поезда. Мария Моравская |
Тебе не выстоять в этом мире без новой пристани.
А не плывёшь, так тони отчаянно и не ной. Лучше выстрелить, зарядить и ещё раз выстрелить, чем молчать, услыхав рычание за спиной. Как не глянешь - в четыре стороны сплошь предатели. Успей сказать это дважды, слово - не воробей. Я покажу тебе путь-дорогу к чёртовой матери. Присаживайся и пей. © Егор Сергеев |
Цитата:
|
да было, о все равно прекрасное стихотворение, спасибо!
|
Цитата:
Не вижу причин не повторить его 4 года спустя. |
|
Часовой пояс GMT +3, время: 04:54. |
Powered by vBulletin® Version 3.8.2
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot