***
Иногда хочется быть такой женщиной-женщиной,
Звенеть браслетами,
поправлять волосы,
а они, чтоб все равно падали,
благоухать Герленом,
теребить кольцо,
пищать «Какая прелесть!»,
мало есть в ресторане,
«мне только салат».
Не стесняться декольте,
Напротив, расстегивать
Совсем не случайно,
Верхнюю пуговичку.
Привыкнуть к дорогим чулкам,
И бюстгальтеры покупать
Только «Лежаби».
Иметь двух любовников,
Легко тянуть деньги,
«ты же знаешь – я не хожу пешком»,
«эта шубка бы мне подошла»…
Не любить ни одного из них.
«И потом в гробу
Вспоминать Ланского».
А иногда хочется быть интеллигентной дамой,
Сшить длинное черное платье,
Купить черную водолазку,
Про которую Татьяна Толстая сказала,
Что их носят те, кто
Внутренне свободен.
Если курить, то непременно с мундштуком,
И чтоб это не выглядело
Нелепо.
Иногда подходить к шкафу,
Снимать с полки словарь,
чтоб только УТОЧНИТЬ слово,
говорить в трубку: «Мне надо закончить статью,
сегодня звонил редактор»,
Рассуждать об умном на фуршетах,
А на груди, и в ушах чтоб
- старинное серебро
С розовыми кораллами
Или бирюзой.
Чтоб в дальнем кабинете
По коридору налево
сидел за компьютером муж-ученый,
Любовь с которым
Продолжалась бы вечно.
Чтоб все говорили
«Высокие отношения».
Чтоб положив книжку
на прикроватный столик,
перед тем, как выключить свет в спальне,
он замечал:
Дорогая, ты выглядишь бледной,
Сходи завтра к профессору
Мурмуленскому.
Непременно.
А иногда просто необходимо быть
Холодной расчетливой сукой.
И большой начальницей,
Чтоб все в офисе показывали пальцем
И так и говорили новеньким:
Она холодная расчетливая сука,
Пойдет по трупам.
Ну, зачем так грубо?
И зачем же сразу «по трупам»?
А вы, девушка уволены…
"Кажется я ясно ставила задачу",
Называть красивых секретарш
«дурочками»,
Прямо в глаза.
Не потому что дурочки,
а потому, что красивые.
Топ-менеджерскую зарплату
Тратить на элитную косметику,
И чтоб золотых карт миллион,
С сумасшедшими скидками…
Коллекционировать современное искусство,
Развешивать его
По голым стенам в кабинете
И в огромной пустой квартире,
Где на сушилке на кухне
Одна чашка, одна ложка
И две табуретки
у барной стойки.
Говорить мужчине:
Жалкий неудачник,
То есть нет – лууууууузер.
Утверждать, что мастурбация
- дело всенародное,
И спать с котом,
(«он же член семьи!»),
Которого кормит домработница.
А иногда хочется быть такой своей для всех
В доску.
С короткой стрижкой,
И красить волосы, губы и ногти оранжевым,
И ходить в больших зеленых ботинках,
С индийской сумкой-торбой,
С наушниками в ушах,
С веревочками на запястье,
Все время везде опаздывать,
Вопить в курилке:
«Я такую кофейню открыла!»,
«Вы пробовали холотропное дыхание? –
Отвал башки!»
И чтоб аж дым из ушей.
Захлебываться от впечатлений,
Не успевать спать,
Собираться на Гоа
В феврале.
Сидеть в офисе за "маком",
Вокруг чтоб все увешано
разноцветными стикерами
с напоминаниями: «придумать подарок Машке»,
«напомнить Витьке про ужин в среду»,
«купить новые лыжи».
На рабочем столе чтоб фотографии детей
В бассейне и в океане,
Портреты собаки – лабрадор (почившей),
И бородатого мужчины в странной желтой шапочке.
Быть всю жизнь замужем
За одноклассником,
Который за двадцать лет, представьте
Так и не выкинул
Ни одного фортеля.
Да еще и мирится со всеми этими
Друзьями, вечеринками, транжирством
И немытой посудой.
«Ты заедешь за мной в восемь?»
«Конечно, зая».
А иногда хочется побриться на лыску,
И повязать платочек,
Вымыться в бане хозяйственным мылом,
Но пахнуть какими-нибудь
Травками,
Полынью там, или мятой.
Научиться молиться,
Читать жития святых,
Соблюдать посты,
Назвать сына Серафимом,
Подставлять, хотя бы мысленно,
другую щеку,
«Ты этого хотел. Так. Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня
- целую».
Излучать доброжелательность,
И чтоб не натужно так
Сиять от внутренней гармонии.
Принести из церкви святую воду в баллоне,
Поставить ее в холодильник,
И когда муторно на душе
Умываться ею
И советовать мамашам,
Что если у ребенка температура,
Достаточно просто сбрызнуть,
И чтоб это действительно помогало.
А еще ужасно хочется пойти в официантки,
Купить накладные ресницы,
И полное
Собрание сочинений
Дарьи Донцовой.
Научиться ходить на каблуках
Флиртовать с посетителями,
Чтоб они больше
Оставляли на чай,
Говорить: а вот попробуйте еще «карпаччо»,
Уж очень оно у нас замечательное.
Ходить в кино,
Копить на машину.
Бросить бармена,
Закрутить с поваром-итальянцем,
Висеть на доске почета,
Как работник, раскрутивший максимальное число лохов
На дорогое французское вино,
Которое, они сроду не отличат,
От крымского.
Пить сколько хочешь горячего шоколада
Из кофе-машины,
И уже разлюбить греческий салат.
А что мы имеем на деле?
Пока только
Черную водолазку.
polina-polinka
А женщиной становиться, как правило, нелегко
А женщиной становиться, как правило, нелегко.
Сначала мы все - за принцем, по следу его подков,
ну, то есть, подков-то конских, но дело уже не в том -
два взгляда, потом - знакомство, а после - с коня, и в дом.
А дом полыхает жарко от страсти и чистоты,
и ты для него - служанка, и девушка из мечты,
что надо, с умом подбрито, ну просто три раза ах,
у трона, и у корыта, и всюду - на каблуках.
А он копошится мелко под грузом твоих надежд,
угрюмо глядит в тарелку - "Ну что ты, родной, не ешь",
испуган почти до колик безумством твоей души,
и вот он, блудливый котик, из дому навек бежит.
Ну что тут - пожар потушишь, коня на скаку схватив -
ах, сволочь, он плюнул в душу, развод и аперитив.
Потом ты выходишь в поле, походка твоя легка,
ты кошка, и ты на воле, и в поиске мужика.
И бёдра твои округлы, и очи твои с искрОй,
ну что вы, какая кухня - безумие, домострой!
Из карточной рассыпухи ты вытащишь даму пик,
на лавке рядком старухи считают - тебе кирдык,
совсем загуляла девка, пропащая, что сказать,
и, словно плевок, припевка - плешивое слово "б***ь".
Тебе наплевать на это, ты греешь холодный дом,
подружки дают советы, но чаще ты спишь с котом.
Но сказано: время лечит, не угли уже, зола,
и ноги на чьи-то плечи - для радости, не со зла,
и вот он - герой романа, в руках номерок зажат,
глядишь на его изьяны, и дринькаешь оранжад.
Ну что там у нас по списку - храпит по ночам с тоски,
мечтает о Жанне Фриске и прячет в диван носки.
Все это портрет с натуры, Чапаев и пустота,
известно, все бабы - дуры, но ты-то уже не та!
Где нынче отыщешь принца, спасибо, он был уже,
и ты воздвигаешь в принцип пристрастие к неглиже.
Свободны, бесспорно, оба, спокойна от А до Я,
но душит ночами злоба - где шляешься ты, свинья?
Однажды (и это странно!), поставишь ему на вид -
и вот уж герой романа не пишет и не звонит.
Бесстрастно поставишь точку и выйдешь на белый свет,
но снится ночами дочка, которой всё нет и нет.
Работа, друзья, карьера, подводка, помада, тушь,
и очередь кавалеров - но капает в ванной душ.
Всё это, пожалуй, глупо, что делать, такая жизнь,
украдкой кусаешь губы, когда говорят "ложись!".
Однажды, устав до колик от шума и от кальсон,
решишь, что отныне в койке ты ищешь здоровый сон.
И вот ты живёшь-не тужишь, такая Карден-Диор,
подруги давно при муже, зато у тебя - декор,
готовишь себе лазанью, калорий отсыпав горсть,
но звёзды уже сказали, что будет нежданный гость.
Ух, ты бы по этим звёздам - в упор, из дробовика,
но поздно, родная, поздно, куда ты без мужика?
Ты помнишь, твердила мама, что надо терпеть, как вол,
и папа, приняв сто граммов, стучал кулаками в стол,
дурная, лихая сила его волокла до дна...
Потом, у его могилы, не плакала ты одна.
Но память - такая штука, она норовит предать,
и мама всё просит внука, чтоб отчество передать.
Ну всё, отвлеклись, довольно, пока мы болтали здесь,
подъехал клиент на "Вольво", и денежки тоже есть.
"Хватай, - поддержали с тыла подруги,- не то уйдёт!" ...
Ну, в общем, ты с ним крутила, не сделав потом аборт.
Сказала ему без крика - спасибо, на этом всё,
а он улыбался дико, почувствовав, что спасен.
"Зачем, почему, ты дура!" - кричали ей вслед глаза,
живот, округлив фигуру - единственный, кто был "за".
Плевать на слова и сплетни, не им за тебя решить,
а дочка родится летом, но надо ещё дожить.
...Сгорает в кастрюле каша, в игрушках царит бардак
(а дочку назвали Машей, без умысла, просто так).
Глядишь на неё украдкой, не веря в свою судьбу,
а дочка мусолит пятку и мрачно кривит губу.
Растёт, головёнкой вертит, конфету зажав в руке,
а ты, улыбаясь, чертишь зарубки на косяке.
Конфета, потом - помада, с подружкой глоток вина,
и "Мамочка, ну не надо, я просто пройдусь - луна,
ты, знаешь, а он хороший...", и роза на стебельке.
Паршивца зовут Серёжей, и ты с ним накоротке.
Свои вспоминая роли, волнуясь, сходя с ума,
ты, вместо "Рехнулась, что ли?!", ей скажешь:
"Решай сама. Подумай, чего ты хочешь, дорог на земле полно...",
и будешь потом полночи бездумно курить в окно.
Как сделать, чтоб ей, малышке, зажёгся другой маяк,
твои не достались шишки, колдобины, острия?
Прикрыть бы, укутать, спрятать...
чтоб жизнь не открылась ей,
и стала дешёвым ядом, как выдохшийся портвейн.
Дождавшись свою пропажу, увидишь, как в первый раз,
и всё про себя расскажешь, без вымысла и прикрас.
Про то, как дрожат ресницы, когда за душой - беда,
и первый, зараза, снится, пусть изредка, иногда,
и третий, четвёртый, пятый... любовь, понимаешь, Маш?
"И твой заезжает папа, впадая в семейный раж,
и Коля звонит, и Гриша, ну, помнишь, такой, в пальто?
Всё это, родная, слышишь, должно быть, совсем не то.
Но я не жалею, дочка, себя на куски разбив..."
И скажешь, поставив точку: "Не бойся. Живи. Люби".
Затянешься, глядя прямо, и грянет - из темноты:
"Какое ты чудо, мама! Я тоже хочу - как ты!"
©Мария Хамзина