У меня было ощущение, что Госпожа Удача как некое зеркало для Товарищ Время, ироническое зеркало, но которое отражает пылкому вьюноше умудренного жизнью человека... Почему-то пришла мысль, что Окуджава как ответом написал эти стихи, хотя это вряд ли так)
А чтобы меня не отругали за флуд, делюсь очередным любимым стишком. Не в тему разговора, правда, но в тему ничего не придумалось на ночь глядя)
Разбрызгав щебень у подножья склона,
В последний раз качнется эта глыба:
Вперед – стремленье
И назад – бессилье,
Замрет на миг, не ведая исхода,
И тяжко рухнет, словно на века.
… Здесь ей лежать у подножья, покой многотонный лелея,
В землю корнями уйдя, обрастая медлительным мхом…
Кто ее сдвинет? Кому эта кара под силу?...
А человек, спустившийся со склона,
Уже стоит над глыбой неподвижной,
Еще не зная, кто он и откуда,
Не сознавая, для чего он тут.
Но вот ладонь, опережая память,
Коснулась камня,
А за ней – другая.
И ощутились памятные сколы,
И замозжила памятная боль.
Еще усилье – вздыблена махина!
И он – Сизиф (и снова грудью в камень!),
Который посмеялся над богами,
Который (и махина снова – дыбом
И – навзничь) обманул однажды смерть.
Он – тот Сизиф за мертвой гранью Стикса.
Но разве тень он в этом царстве тЕней?
И разве тень вздымает он по склону,
Сдирая мясо каменным скребком?...
За пядью пядь, за годом год. Который?
Сизиф не знает. Лишь однажды глянув
На высохшие руки и на плечи,
Он вдруг поймет, что он уже старик.
Проклятье вам, пирующие боги!
Но вот оно – все ближе – искупленье:
Коль не Сизиф, так хоть костяк Сизифов,
Но эту глыбу взвалит на вершину
И рухнет рядом грудою костей.
И череп упадет оскалом к небу,
Тая в пустых глазницах торжество…
За пядью пядь –
Все выше, выше, выше…
Что ж замер ты? Что ты узнал, Сизиф?
Все это было! Было! Было!
В бессчетный раз узнал он место это:
Усохший куст, склонившийся навстречу,
И пыльный вереск у его корней.
О, беззащитность памяти воскресшей!
В семи шагах желанная вершина,
И шесть шагов дано ему пройти…
Вот первый шаг, четвертый,
Вот пятый шаг…
Пощады мне, о боги!
Беспамятства!
И вот – последний шаг.
Вот эта грань.
И глыба равновесна:
Назад – стремленье и вперед – усилье…
Еще одно последнее усилье!
Пылинка в помощь! Волос в помощь! Капля!
Хохочет небо яростно и жадно.
И глыбы тень, пройдя сквозь тень Сизифа,
Стремится вниз, беззвучно грохоча.
Пляшет она по утесам, и, снежному кому подобно,
Все вырастает она, обретая извечные сколы.
Все, что подъем обглодал, возвращает обратно паденье.
Ниже и ниже спешит, далеко обогнав человека.
Следом идет он, неспешно спускаясь по склону все ниже,
Чуждый желаньям и думам, не радостен и не печален.
С каждым шагом бесстрастным становится он все моложе.
Смыты морщины с лица, наливается силою тело.
Спуск возвращает ему все, что сглодано было подъемом,
Глыбе подобно… А глыба врезалась в щебень подножья.
…В последний раз она еще качнется:
Вперед – стремленье
И назад – бессилье.
Замрет на миг, не ведая исхода,
И тяжко ляжет, словно на века.
------------------
О. Тарутин
"Чувство вечного бесплодного стремления"