[Вега]

Илья Олейников.
Жизнь как песТня.

Немного оттуда -

...Я прочел в вечерней газете объявление о наборе в кукольный театр учеников кукловодов с зарплатой в сорок рублей. Больше рубля в моем кармане не водилось. Сумма показалась мне значительной. Я явился на показ. Выбирать было не из кого, поскольку только я один и явился. Главреж окинул меня взглядом с головы до пят, словно отсматривал не кандидата в кукловоды, а проститутку в бордель. Впечатления на него я явно не произвел. Он вяло спросил:

- Рост у тебя какой?

- Сто девяносто сантиметров,- отрапортовал я.

- Высоковат. А ширма - метр семьдесят.

- Ничего! - рапортовал я.- Пригнусь.

- Ну-ну,- протянул главреж,- посмотрим. На-ка, роль почитай.

- Сразу роль? - не поверил я.

- А что делать? Людей-то нету.- Он сокрушенно развел руками, как бы давая мне возможность самому убедиться, что людей и вправду нет.

И я понял, что берут меня не из-за искрометности моего таланта, а ввиду полной безысходности.

Роль, порученная мне в кукольной труппе, мало чем отличалась от Веласкеса как по количеству текста, так и по его качеству. Это была роль барсучка. Разница заключалась лишь в том, что Веласкес был религиозен от головы до пят, а Барсучок, воспитанный в духе соцреализма, в лучшем случае был агностиком. Оптимистично настроенный барсучок с рюкзачком за плечами выныривал на лесную опушку, распевая песенку сомнительного, прямо скажу, содержания:

Эй, с дороги, звери-птицы,

Волки, совы и лисицы!

Барсук в школу идет,

Барсук в школу идет.

- Ты куда, барсучок? - весело спрашивает белочка, настроенная не менее оптимистично.

- В школу иду! - еще веселее отвечает барсучок.

- А там интересно? - спрашивает белочка, на всякий случай добавив еще несколько градусов веселья.

- Оч-чень! - уже на пределе оптимизма визжит барсучок и уходит в прекрасное далёко.

Надо отдать должное моей сметливости - роль я выучил быстро. Возникло препятствие другого рода - я решительно не вписывался в ширму. Я выгибался до максимума, и от этого рука, держащая барсучка, выписывала такие кренделя, что у детей возникало убеждение: барсук идет в школу не просто выпимши, а нажравшись до самого скотского состояния. Если же я выпрямлялся, то над ширмой величаво возникал черный айсберг. А, как известно, айсберги, да еще черные, в европейских лесах нечасто появляются. Даже в сказках. Загадка разрешалась просто - это была макушка моей аккуратно подстриженной головы.

Главреж стонал, но уволить меня не мог. Артистов катастрофически не хватало. И тогда он нашел поистине соломоново решение. Он заказал у декораторов шапочку в виде пенька. Я надевал пенек на голову, и, как только барсук появлялся над ширмой, вместе с ним появлялся и пенек-голова. Барсучок вальяжно на нем (или на ней) разваливался, отбарабанивал свой текст, а уходя, как бы невзначай прихватывал с собой и пенек. Смелое решение режиссера доводило дошкольников до безумия.

Все шло хорошо, но однажды случилось непредвиденное - с белочки свалилась юбка. Белочка, все это знают,- особь женского пола и посему была одета именно в юбку. Когда вышеуказанная юбка стремительно слетела с беличьего тела, перед перепуганными детьми во всей красе предстали беличьи меховые вторичные половые признаки. Я (как барсучок) был настолько уязвлен этим бесстыдным стриптизом, что меня аж за кулисы отбросило. Белочке даже показалось, что барсук перед своим позорным бегством прошептал возмущенно:

- Что ж ты, курва, делаешь?

Но это ей, конечно, только показалось. Ничего подобного я не говорил. Я только подумал: "А на кой ляд мне сдался этот кукольный?" Тем более что меня уже все больше привлекала эстрада. Ее мишурный блеск меня слепил.

"Вот это - мое! - думал я.- Вот это - мое!"

И, в одночасье собравшись, уехал в Москву. В эстрадно-цирковое училище.

Читаю, ухохатываюсь и получаю безмерное удовольствие!