Цитата:
Сообщение от Tresor
Я не приветствую мазохизм в процессе творчества.
|
"Он достал из стола толстую рукопись, написанную на машинке. В рукописи было не меньше чем двести страниц.
— Знаете, что это?
Я недоумевал. Неужели Бабель написал наконец большую повесть и уберег эту тайну от всех?
Я не мог в это поверить. Все мы знали почти телеграфную краткость его рассказов, сжатых до последнего предела. Мы знали, что рассказ больше чем в десять страниц он считал раздутым и водянистым.
Неужели в этой повести заключено около двухсот страниц густой бабелевской прозы? Не может этого быть?!
Я посмотрел на первую страницу, увидел название «Любка Казак» и удивился еще больше.
— Позвольте,— сказал я,— я слышал, что «Любка Казак» —
это маленький рассказ. Еще не напечатанный. Неужели вы сделали
из этого рассказа повесть?
Бабель положил руку на рукопись и смотрел на меня смеющимися глазами. В уголках его глаз собрались тонкие морщинки.
— Да,— ответил он и покраснел от смущения.— Это «Любка
Казак». Рассказ. В нем не больше пятнадцати страниц. Но здесь
все двадцать два варианта этого рассказа, включая и последний.
А в общем в рукописи двести страниц.
— Двадцать два варианта? — пробормотал я, ничего не по
нимая.
— Слушайте! — сказал Бабель, уже сердясь.— Литература не
липа! Вот именно! Несколько вариантов одного и того же расска
за! Какой ужас! Может быть, вы думаете, что это излишество! А вот
я еще не уверен, что последний вариант можно печатать. Кажется,
его можно еще сжать. Такой отбор, дорогой мой, и вызывает само
стоятельную силу языка и стиля. Языка и стиля! — повторил
он.— Я беру пустяк — анекдот, базарный рассказ — и делаю из
него вещь, от которой сам не могу оторваться. Она играет. Она
круглая, как морской голыш. Она держится сцеплением отдельных
частиц. И сила этого сцепления такова, что ее не разобьет даже
молния. Его будут читать, этот рассказ. И будут помнить. Над ним будут смеяться вовсе не потому, что он веселый, а потому, что всегда хочется смеяться при человеческой удаче. Я осмеливаюсь говорить об удаче потому, что здесь, кроме нас, никого нет. Пока я жив, вы никому не разболтаете об этом нашем разговоре. Дайте мне слово. Не моя, конечно, заслуга, что неведомо как в меня, сына мелкого маклера, вселился демон или ангел искусства, называйте как хотите. И я подчиняюсь ему, как раб, как вьючный мул. Я продал ему свою душу и должен писать наилучшим образом. В этом мое счастье или мой крест. Кажется, все-таки крест. Но отберите его у меня — и вместе с ним изо всех моих жил, из моего сердца схлынет вся кровь, и я буду стоить не больше, чем изжеванный окурок. Эта работа делает меня человеком, а не одесским уличным философом. Он помолчал и сказал с новым приступом горечи:
— У меня нет воображения. У меня только жажда обладать
им. Помните, у Блока: «Я вижу берег очарованный и очарованную
даль». Блок дошел до этого берега, а мне до него не дойти. Я вижу
этот берег невыносимо далеко. У меня слишком, трезвый ум. Но
спасибо хоть за то, что судьба вложила мне в сердце жажду этой
очарованной дали. Я работаю из последних сил, делаю все, что
могу, потому что хочу присутствовать на празднике богов и боюсь,
чтобы меня не выгнали оттуда." Паустовский.