[t_d_]

Сообщение от adrenalin

Ты об этом?

Нет не об этом.

Я примерно вот о чем...

/намеренно не убираю под "кат".../

15 мая 2015
Россияне больше не боятся ядерной войны

В умах наших граждан произошел исторический перелом. Пропаганда убедила их, что атомные бомбы не так уж и страшны. Значит, общественный запрет на их применение снят.


Первые атомные бомбы были сделаны семьдесят лет назад. Уже сорок лет назад ядерным оружием обладали семь государств: США, СССР, Британия, Франция, Китай, Индия и неофициально – Израиль. А с тех пор им обзавелись еще и Пакистан с Северной Кореей.

Несмотря на внушительные размеры этого клуба и взаимную враждебность многих его членов, после августа 1945-го атомное оружие за долгие десятилетия ни разу не использовалось в боевых условиях. Главнейшая причина этого – устойчивая и всеобщая убежденность, что в ядерной войне погибнут все ее участники, и в ней поэтому в принципе не может быть победителей.

Но с недавних пор россияне пересмотрели свое мнение на этот счет.

По свежим данным "Левада-центра", 32% сограждан, отвечая на вопрос: «Как вы думаете, в случае войны с Западом может ли Путин дать приказ российским военным первым использовать ядерное оружие?», сообщили, что считают это «очень вероятным» или «вполне возможным». Всего 13% опрошенных сочли такую ситуацию «совершенно исключенной», и 42% оценили ее как «маловероятную».

Смысл этого расклада раскрывают ответы на другой вопрос: «Вызывает ли у вас страх заявление Владимира Путина о готовности применить ядерное оружие?»

Опросная служба почему-то не расшифровала, какое именно заявление она имеет в виду. Возможно, реплику из мартовского телефильма «Крым. Путь на родину». Правда, Путин тогда напрямую не грозил применить атомное оружие первыми, а только сообщил, что в дни крымского кризиса вполне мог приказать привести в боеготовность ядерные силы. Но участники опроса вряд ли вдавались в нюансы. В большинстве своем они – усердные телезрители. А фронтмены телепропаганды раз за разом грозят западным недругам российским атомным арсеналом. Их выкрики рядовой человек безусловно воспринимает как государственный политический инструктаж.

И вот как он на это реагирует. Очень сильный или хотя бы просто сильный страх это вызывает у 33% опрошенных. А в сердцах целых 39% из них перспектива «применения ядерного оружия» (против Запада, вероятно), наоборот, не рождает совершенно никакого или почти никакого страха.

Давайте не будем преуменьшать масштабы интеллектуального сдвига, который отобразился в этом опросе, пусть и не очень аккуратно сделанном. Многочисленный, хотя и не дотягивающий до абсолютного большинства, слой сограждан смотрит теперь на ядерную войну против исконных американо-натовских врагов как на нечто приемлемое, а то и желательное.

Это абсолютно новое явление. У Советского Союза враги были те же, но казенная пропаганда, в согласии с народом, при всех сменявших друг друга вождях напирала на то, что ядерная война – это всемирная катастрофа, что ее никто не сможет выиграть, и что задача СССР в союзе с «людьми доброй воли» на Западе – ее предотвратить.

Весной 1950-го советская внешнеполитическая агентура («борцы за мир») выступили с так называемым Стокгольмским воззванием, которое в торжественной обстановке подписали затем практически все взрослые граждане СССР. Вот его главный тезис: «Мы считаем, что правительство, которое первым применит против какой-либо страны атомное оружие, совершит преступление против человечества и должно рассматриваться как военный преступник». Эти слова прозвучали тогда, когда американской атомной монополии уже не существовало. Но обмена ядерными ударами даже Сталин хотел избежать.

В 1960-е Кремль клеймил Мао Цзэдуна в том числе и за рассуждения о ядерной войне, которая хоть и погубит половину человечества, но зато якобы покончит с мировым империализмом. По тогдашним советским понятиям, это выглядело крайне цинично.

И, наконец, в 1982-м руководство СССР объявило, что обязуется не применять ядерное оружие первым. Кликов восторга в рядах западных политиков это обещание не вызвало, поскольку проверить такие вещи невозможно. Но оно и давалось не для политиков, а для народов, включая и свой собственный, который по-прежнему воспринимал атомную войну как абсолютное зло.

И только сейчас его уговорили взглянуть на нее более широко – так сказать, без привычных шор и табу. А что если ядерная война не так страшна, как ее малюют? А что если от нее пострадает только враг? А вдруг эту войну можно выиграть, если взяться за нее со знанием дела?

Если посмотреть на проблему отстраненно (лучше всего - с другой планеты), то и в самом деле придется признать, что железобетонных доказательств всеобщей убийственности ядерной войны нет. Потому что по полной программе так и не попробовали.

В Хиросиме и Нагасаки погибло меньше людей, чем в «обычных» массированных бомбардировках Гамбурга в июле 1943-го и Токио в марте 1945-го. И, кстати, накануне Второй мировой очень многие в Европе страшились, что «обычные» авианалеты могут уничтожить целые страны («Что ни говори, а ведь бомбардировщик остановить невозможно», - говорил влиятельный британский политик-пацифист). А когда дошло до войны, то оказалось, что бомбардировщик вполне можно сбить, да и под бомбами гибнут не все поголовно, а только многие.

Точно так же ничто не мешает сегодня вообразить, что противоракетные системы по-настоящему уменьшат силу ядерных ударов, и что часть людей так или иначе уцелеет, не говоря уже о тех из них, для кого заготовлены надежные бункеры.

Всенародный ужас перед ядерной войной опирался не на твердо установленные факты, а на эмоции, на правдоподобные предположения и на живую память о бедствиях последней войны. Все это, вместе взятое, складывалось в некое табу, которое играло роль предохранителя, мешая начальству нажать на кнопку даже в тех случаях, когда возникал сильный соблазн.

И вот табу разрушено. Живая память о давних бедствиях сошла на нет. Привычные сюжеты о том, как страшна такая война, заменяются новыми – о том, что она не так уж и страшна, – которые хоть и менее правдоподобны, но тоже не могут быть наперед опровергнуты. Бездумное воинственное бахвальство вытесняет из голов все прочее, включая и чувство самосохранения.

Исторически сложившихся предохранителей больше нет. Теперь предстоит существовать без них.

Сергей Шелин

02/12/2015

Отец Димитрий Климов: «Повоюем часов до шести, а потом пообедаем?»

Колумнист «АиФ-Волгоград», настоятель Свято-Никольского кафедрального собора, на фоне бомбежек Сирии и обострения отношений с Турцией говорит о том, почему русские перестали бояться войны, и пришло ли время браться за оружие.


Темпы, которыми наша страна движется в направлении глобальной войны, изумляют. Спокойная реакция общества на это изумляет ещё больше. Видимо действительно в России так много «религиозных» людей, имеющих трансцендентные и метафизические устремления, потеря временной земной жизни для которых второстепенна. Но, может быть, причина этой спокойной реакции не только в этом.

Потеря иммунитета

После Великой Отечественной войны в нашей стране было огромное количество людей, прошедших через ужас, страдания и смерть. Они сформировали народную память, табуирующую войну. Ветераны помнили войну не по рассказам и фильмам, а по её леденящему взгляду в их собственные глаза. Запах крови, смрад разлагающихся трупов, нутряная дрожь, хруст костей - всё это не передаст экран телевизора, всё это было их личной памятью о войне. Даже тот, кто не участвовал в боях, принес войне свои жертвы. Никто не был готов с легкостью пройти через это опять.

Все эти люди были в организме народа антителами, обеспечивающими иммунитет перед новой войной. Несколько раз за послевоенное время мир стоял на грани, но иммунитет спасал. За 70 лет большинство ветеранов умерло. Образ войны у современных поколений сформировался по фильмам, где смерть всегда красна и героична, а победа неизбежна. Но иммунитет уже выветрился, защиты нет. Этим и объясняется такое лёгкое согласие с возможностью новой войны.



Ещё одна причина – невероятное увеличение агрессивности в обществе. Выяснение отношений посредством бейсбольных бит и мата уже не удовлетворяет, нужна более масштабная разрядка. Недостаток словарного запаса тоже работает на необходимость доказывать правду не словами, а кулаками. В телевизионных дискуссиях редко можно услышать спокойный, аргументированный и вежливый спор, все они как правило сводятся к крикам и оскорблениям. Не нужным стало доказывать свою правоту аргументами, когда такой потенциал физической силы и децибелов в голосе. От непрекращающегося нагнетания агрессии в обществе вибрируют уже все сферы, включая и религиозную. Взрыв неизбежен. Выход необходим.


Задача только в том, чтобы выбрать цель. Найти неправого и виноватого в наших проблемах и останется только подвести идеологическую базу. С идеями сложновато, но всё же попытаемся. Главный смысл попыток сформировать идею – показать идеальное общество. Для коммунистов это идеальное общество было в перспективе, для нас сейчас в ретроспективе. Коммунистам построить идеальное общество мешали классовые враги. Нам вернуть былое величие империи мешают враги внешние, эту империю как раз и развалившие. Недаром сейчас мы пытаемся пересмотреть свою историю через розовый фильтр.


Неумение решать внутренние проблемы мы хотим сублимировать избирательной слепотой, мешающей нам обнаружить корни этих проблем. Если бы мы лучше знали свою историю, мы убедились бы в бесплодности попыток найти «золотой век» русского государства. Но так или иначе, идеализация некоторых периодов имперской истории нашего государства становится господствующей идеологией. И эта идеология объясняет причины наших внутренних проблем внешними факторами. Но идеология и идеализация – это разные вещи. Не бывает и никогда не было идеальных обществ. Любой баланс сил и любой общественный договор - это «искусство возможного», требующее кропотливого усилия в поисках компромиссов. Чем больше в обществе стремления к компромиссам, тем оно благополучней. Но сейчас «компромисс не для нас».


Психология бана

Сегодня на психику и сознание многих, особенно молодых людей влияет интернет. Когда в соцсетях поведение и высказывания отдельных пользователей нам неприятны, а иногда и оскорбительны, мы отправляем их в бан, блокируем к нам доступ и исключаем из френдов. При этом такой экс-френд может даже не догадываться об изменении своего статуса. Мы продолжаем существовать параллельно, не пересекаясь. И это совершенно безболезненная и нормальная ситуация.

Но проблема в том, что перенос этой модели бана на реальную жизнь невозможен. В реальной жизни приходится самому приспосабливаться под людей, которых мы не можем исключить из своей жизни одним нажатием кнопки (или курка). Раньше (до интернета) альтернативы этому методу необходимости сосуществования разных людей не было, теперь она появилась и во многих молодых людях ослабила желание мирной и спокойной жизни среди не-во-всём-себе-подобных. Война стала пониматься как некий мегабан, куда можно отправить тех, кто тебе неприятен, тех, кто тебе мешает жить.


Ну и совсем, казалось бы, далёкие от политики приметы нашего времени – разводы. Не буду морализаторствовать на эту тему, устал. Я уже практически готов согласиться с тем, что в разводе нет никакой трагедии, что дети, выросшие в неполных семьях, ничем не отличаются от детей, выросших с отцами, что несходство характеров – это вполне уважительный повод для новой попытки. Всё так. Но остаётся несколько вопросов: когда человек начинает осознавать свою жизнь как беловик, а не черновик? Когда становится понятно, что зачёркивать такими жирными штрихами то, что писалось годами, трудно? Сколько попыток даётся на этом пути? Сколько страниц можно вырвать, скомкать и выбросить в корзину? Мне кажется, многие знают ответы на эти вопросы, но тем не менее достаточно размашисто распоряжаются своими судьбами, а также судьбами своих детей, своих семей. Странно ждать от них другой логики в вопросах войны и мира. Ну что ж, «повоюем часов до шести, а потом пообедаем».


А теперь совсем серьёзно. Бывает время, когда взять в руки оружие необходимо. Бывает время, когда нужно забыть о себе (о больницах, о школах, о дорогах) во имя великой цели. Но бывает время, когда главный подвиг – сохранить рассудок. Сейчас именно это время. Если его упустим, обеда не будет.