Поэзия

[Марина]

Сообщение от Светлана

А. Вертинский

Я сегодня смеюсь над собой

Я сегодня смеюсь над собой:
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки наивной, смешной.

Я устал от белил и румян,
И от вечной трагической маски,
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман.

Я сегодня смеюсь над собой:
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки про сон золотой...
1915

[ADv]

Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:

Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.

И я б заслушивался волн,
И я глядел бы, счастья полн,
В пустые небеса;
И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.

Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.

А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров -
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.

А.С.Пушкин

[Марина]

Марина Хабадаева

Мой телефон тебя узнал

С тех незапамятных времен,
Когда сошло твое светило
С моих небес, я запретила
Одно из сладостных имен.

Февральским солнцем над рекой,
Которая вот-вот застынет,
Каталось льдинкой за щекой
И холодило губы имя.

Других — и ласковых — имен
Я не могла тогда припомнить;
Скучал мой старый телефон —
Ведь не звонил уже никто мне...

Но все проходит. И запрет
Забылся: время — лучший доктор.
И клясться я не стану впредь —
Сегодня позвонил мне кто-то,

И высветилось имя — знак
Давно погасшего светила.
Мой телефон его узнал —
А я его уже забыла.

[Марина]

Андрей Главич

Каприччио

Чуткими пальцами вскинутых рук
клён дирижирует музыкой ветра:
неповторимы движения Мэтра
в древнем каприччо «Предзимний испуг».
Ветер несётся сквозь город и мрак:
импровизирует старый Маэстро,
объединяет фортиссимо с престо,
сбросив в экстазе оранжевый фрак.
Ветви в стекло барабанят всё строже,
с крыши железо гремит как литавры,
вывернут зонт, и похож на кентавра
согнутый вдвое под ветром прохожий.
Дуют валторны, гобои, кларнеты:
все духовые в оркестре сплетает
клён-дирижёр, а листва так летает,
точно из зала бросают букеты.
Флейтовым свистом по доскам забора,
плачем скрипичным в углах завывает
ветер, беснуясь, и вдруг... отрывает
руку всевластную у дирижёра.
С хрустом древесным прошло исступленье,
на полуфразе закончился бег,
и повалил ослепительный снег,
словно скрывая следы преступленья.

[Гретхен]

Снег

Опять он падает, чудесно молчаливый,
Легко колеблется и опускается...
Как сердцу сладостен полет его счастливый!
Несуществующий, он вновь рождается...

Все тот же, вновь пришел, неведомо откуда,
В нем холода соблазны, в нем забвенье...
Я жду его всегда, как жду от Бога чуда,
И странное с ним знаю единенье.

Пускай уйдет опять - но не страшна утрата.
Мне радостен его отход таинственный.
Я вечно буду ждать его безмолвного возврата,
Тебя, о ласковый, тебя, единственный.

Он тихо падает, и медленный и властный...
Безмерно счастлив я его победою...
Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный,
Тебя люблю... За что люблю - не ведаю.

--------------------

Крик

Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови...
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?

Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа,
Неумолимою дорогою
Идем - неведомо куда.

И ноша жизни, ноша крестная.
Чем далее, тем тяжелей...
И ждет кончина неизвестная
У вечно запертых дверей.

Без ропота, без удивления
Мы делаем, что хочет Бог.
Он создал нас без вдохновения
И полюбить, создав, не мог.

Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Слепые давят небеса.

--------------------

Довольно

Мы долго ей, царице самозванной,
Курили фимиам.
Еще струится дым благоуханный,
Еще мерцает храм.

Но крылья острые Времен пронзили,
Разбили тайну тьмы.
Мы поняли, прозрев, кому служили, -
И содрогнулись мы.

Сладка была нам воля Самозванки,
Пред нею сладко пасть...
Мы не царице отдали - служанке
Бессмысленную власть.

Довольно! С опозоренного трона
Столкнем ее во прах.
Дрожи, закройся складками хитона,
Лежи на ступенях.

Лежи, смирись, - и будешь между нами,
Мы не отгоним прочь.
Лежи на ступенях, служи при храме,
Но храма не порочь.

Ты все равно не перейдешь отныне
Заветную черту.
Мы, сильные, свергаем власть рабыни,
Свергаем - Красоту.

--------
З. Гиппиус.

[Светлана]

Г. Гейне. "Кларисса"

Оробев, моих признаний
Словно ты не замечаешь,
На вопрос: отказ ли это? -
Горько плакать начинаешь.

Редко я молюсь, - так слушай,
О создатель! Помоги ей,
Осуши девице слёзы,
Просвети чуть-чуть мозги ей!

Где б ни шла ты, я повсюду
Каждый день с тобой встречаюсь,
Чем суровей ты со мною,
Тем страстнее я влюбляюсь.

Гнев твой милый мне приятен,
Ласк твоих пришлось дичиться.
Если хочешь, чтоб отстал я,
Ты должна в меня влюбиться.

Чёрт возьми твою мамашу
И папашу, кстати, тоже:
Из-за них вчера весь вечер
Я тебя не видел в ложе.

Впереди они сидели,
Развалясь, почти вплотную,
От моих влюблённых взоров
Скрыв малютку дорогую.

Созерцала эта пара
Двух влюблённых злоключенья,
И, когда они погибли,
Оба были в восхищенье.

[Марина]

Константин Ваншенкин

* * *
Надоела симметричность
Этих статуй и картин,
Монотонная привычность
Разговоров и квартир.

Не в обиде и не в раже,-
Это надо понимать!-
Я строку сломал бы даже,
Только совестно ломать.

Ты качаешь головою,
Говоришь с улыбкой ты:
- Симметрично все живое -
Люди, звери и цветы.

Это так. Но, между прочим,
Вот береза. И на ней
Ветви к северу - короче,
К югу - ярче и пышней.

Не последняя забава -
Бьется, полное огня,
Сердце слева. Ну, а справа
Нет же сердца у меня?!

1961

а это песня (где-то слышала) автора никто не знал, сказали - народная!

ЗА ОКОШКОМ СВЕТУ МАЛО
За окошком свету мало,
Белый снег валит, валит.
А мне мама, а мне мама
Целоваться не велит.

Говорит: "Не плачь - забудешь!"
Хочет мама пригрозить.
Говорит: "Кататься любишь,
Люби саночки возить".

Говорит серьезно мама.
А в снегу лежат дворы.
Дней немало, лет немало
Миновало с той поры.

И ничуть я не раскаюсь,
Как вокруг я погляжу,
Хоть давно я не катаюсь.
Только саночки вожу.

За окошком свету мало,
Белый снег опять валит.
И опять кому-то мама
Целоваться не велит.
1964

* * *
Я был суров, я все сгущал...
И в дни поры своей весенней
Чужих ошибок не прощал
И не терпел сторонних мнений.

Как раздражался я порой,
Как в нелюбви не знал покоя!
Сказать по совести, со мной
Еще случается такое.

Но, сохраняя с прошлым связь,
Теперь живу я много проще:
К другим терпимей становясь,
К себе - взыскательней и жестче.
1956

* * *
Ты добрая, конечно, а не злая,
И, только не подумавши сперва,
Меня обидеть вовсе не желая,
Ты говоришь обидные слова.

Но остается горестная метка,-
Так на тропинке узенькой, в лесу,
Товарищем оттянутая ветка
Бывает, вдруг ударит по лицу.
1952

[Сеня]

YouTube

[Светлана]

Омар Хайям (Рубаи)

Где теперь эти люди мудрейшие нашей земли?
Тайной нити в основе творенья они не нашли.
Как они суесловили много о сущности Бога, -
Весь свой век бородами трясли - и бесследно ушли.

Генрих Гейне. "Диана"

Эта масса чудо-тела,
Эта женственность-колосс
Мне без споров и без слёз
Отдалась теперь всецело.

Если б к ней я самовольно
С пылом дерзостным приник,
То раскаялся бы вмиг!
Да, побит я был бы больно.

Что за грудь, какая шея!
(Выше мне не разглядеть).
Прежде чем такой владеть,
Позабочусь о душе я.

***

На берегу Бискайи
Они родилась, говорят.
Она ещё в колыбели
Замучила двух котят.

Босиком через Пиринеи
Бегала, и не раз.
В Перпиньянах, как великанша,
Выставляла себя напоказ.

А нынче большая дама
В предместье Сен-Дени
Обошлась уже сэру Вильяму
В тридцать тысяч луи!

Обожаю иронический любовный цикл Гейне! Вот ещё:

Иоланта и Мария

Эти дамы понимают,
Как поэта чтить должны.
Я и гений мой, мы оба
На обед приглашены.

Этот суп и эти вина
Описать я не берусь.
Как был заяц нашпигован
И какой был дивный гусь!

Но когда заговорили
О стихах, я бросил есть
И принёс им благодарность
За оказанную честь.

***

Какую предпочесть? В обеих
Влюбиться насмерть я бы мог.
И мать ещё вполне красива,
И дочь - пленительный цветок.

В одной нетронутость и свежесть
Девичеством чаруют нас.
Но пониманье нашей страсти,
Но пламень гениальных глаз!

И сердце в страшном колебанье,
Так серый друг решить не мог:
Из двух - какой вкусней и лучше,
Какой приманчивее стог.

***

Какое вино было, завтрак какой!
И дамочки раскраснелись.
Корсаж распускают шалой рукой! -
Они упились и объелись.

А плечи, а грудки - нежней не сыскать!
И сердце моё задрожало.
Кидаются с хохотом обе в кровать
И разом - под одеяло.

Задёрнули даже гардины, и так
Наперебой захрапели!
А я стою, одинокий дурак,
У недоступной постели.

***

Юность кончена. Приходит
Дерзкой зрелости пора.
И рука смелее бродит
Вдоль прелестного бедра.

Не одна, вспылив сначала,
Мне сдавалась, оробев.
Лесть и дерзость побеждала
Ложный стыд и милый гнев.

Но в блаженствах наслажденья
Прелесть чувства умерла.
Где вы, сладкие томленья,
Робость юного осла!

[Марина]

Леонид Мартынов

Примерзло яблоко

Примерзло яблоко
К поверхности лотка,
В киосках не осталось ни цветка,
Объявлено открытие катка,
У лыжной базы — снега по колено,
Несутся снеговые облака,
В печи трещит еловое полено...

Всё это значит, что весна близка!

1952

Эдуард Рязанов

Ты укрой меня снегом, зима

Ты укрой меня снегом, зима,
Так о многом хочу позабыть я,
И отринуть работу ума.
Умоляю тебя об укрытии.

Одолжи мне, зима, одолжи
Чистоты и отдохновения,
Бело-синих снегов безо лжи.
Я прошу тебя, я прошу тебя,
Я прошу тебя об одолжении.

Подари мне, зима, подари
День беззвучный, что светит неярко,
Полусон от зари до зари.
Мне не надо богаче подарка.

Поднеси мне, зима, поднеси
Отрешенности и смирения,
Чтобы снес я, что трудно снести.
Я прошу тебя, я прошу тебя,
Я прошу у тебя подношения.

Ты подай мне, зима, ты подай
Тишину и печаль сострадания
К моим собственным прошлым годам.
Я прошу тебя, я прошу тебя,
Я прошу у тебя подаяния.

* * *

Я не то чтобы тоскую...
Возьму в руки карандаш...
Как сумею, нарисую
скромный, простенький пейзаж:

дождь, летящий снизу в небо,
солнца ярко-черный свет,
на кровавом жарком снеге
твой прозрачный силуэт.

От луны в потоке кружев
льется синенький мотив,
и бездонный смелый ужас
смотрит в белый негатив.

А там дождь, летящий в небо,
траурный и горький свет,
тень огромная на снеге
от того, чего и нет.

[Светлана]

Сообщение от Гретхен

Не знаю, как сформулировать. С полчаса назад неведомыми путями сошлись эти две, давно мною знаемые, песни в одной - абсурдной, парадоксальной - точке.
Хочу просить вашего мнения - это у меня белая и очень горячая, или что-то в этом есть?

Конечно, есть. Всегда что-то есть, если оно чьей-то душе покоя не даёт. И юность - ещё советская. И романтика тогдашних поступков, преподносимая как романтика подвига. И просто то, что "Белое солнце пустыни", невзирая ни на какие сменившиеся идеи и идеалы - просто гениальный фильм. До сих пор его люблю. Очень-очень ИМХО. )))

[Светлана]

Сообщение от Гретхен

Забавная параллель...

Это да. Какое время, такие и параллели... Чего не было - о том и пели.

[Гретхен]

У меня было ощущение, что Госпожа Удача как некое зеркало для Товарищ Время, ироническое зеркало, но которое отражает пылкому вьюноше умудренного жизнью человека... Почему-то пришла мысль, что Окуджава как ответом написал эти стихи, хотя это вряд ли так)


А чтобы меня не отругали за флуд, делюсь очередным любимым стишком. Не в тему разговора, правда, но в тему ничего не придумалось на ночь глядя)

Разбрызгав щебень у подножья склона,
В последний раз качнется эта глыба:
Вперед – стремленье
И назад – бессилье,
Замрет на миг, не ведая исхода,
И тяжко рухнет, словно на века.


… Здесь ей лежать у подножья, покой многотонный лелея,
В землю корнями уйдя, обрастая медлительным мхом…
Кто ее сдвинет? Кому эта кара под силу?...


А человек, спустившийся со склона,
Уже стоит над глыбой неподвижной,
Еще не зная, кто он и откуда,
Не сознавая, для чего он тут.
Но вот ладонь, опережая память,
Коснулась камня,
А за ней – другая.
И ощутились памятные сколы,
И замозжила памятная боль.
Еще усилье – вздыблена махина!
И он – Сизиф (и снова грудью в камень!),
Который посмеялся над богами,
Который (и махина снова – дыбом
И – навзничь) обманул однажды смерть.
Он – тот Сизиф за мертвой гранью Стикса.
Но разве тень он в этом царстве тЕней?
И разве тень вздымает он по склону,
Сдирая мясо каменным скребком?...
За пядью пядь, за годом год. Который?
Сизиф не знает. Лишь однажды глянув
На высохшие руки и на плечи,
Он вдруг поймет, что он уже старик.
Проклятье вам, пирующие боги!
Но вот оно – все ближе – искупленье:
Коль не Сизиф, так хоть костяк Сизифов,
Но эту глыбу взвалит на вершину
И рухнет рядом грудою костей.
И череп упадет оскалом к небу,
Тая в пустых глазницах торжество…
За пядью пядь –
Все выше, выше, выше…
Что ж замер ты? Что ты узнал, Сизиф?
Все это было! Было! Было!
В бессчетный раз узнал он место это:
Усохший куст, склонившийся навстречу,
И пыльный вереск у его корней.
О, беззащитность памяти воскресшей!
В семи шагах желанная вершина,
И шесть шагов дано ему пройти…
Вот первый шаг, четвертый,
Вот пятый шаг…
Пощады мне, о боги!
Беспамятства!
И вот – последний шаг.
Вот эта грань.
И глыба равновесна:
Назад – стремленье и вперед – усилье…
Еще одно последнее усилье!
Пылинка в помощь! Волос в помощь! Капля!
Хохочет небо яростно и жадно.
И глыбы тень, пройдя сквозь тень Сизифа,
Стремится вниз, беззвучно грохоча.


Пляшет она по утесам, и, снежному кому подобно,
Все вырастает она, обретая извечные сколы.
Все, что подъем обглодал, возвращает обратно паденье.
Ниже и ниже спешит, далеко обогнав человека.
Следом идет он, неспешно спускаясь по склону все ниже,
Чуждый желаньям и думам, не радостен и не печален.
С каждым шагом бесстрастным становится он все моложе.
Смыты морщины с лица, наливается силою тело.
Спуск возвращает ему все, что сглодано было подъемом,
Глыбе подобно… А глыба врезалась в щебень подножья.

…В последний раз она еще качнется:
Вперед – стремленье
И назад – бессилье.
Замрет на миг, не ведая исхода,
И тяжко ляжет, словно на века.
------------------

О. Тарутин
"Чувство вечного бесплодного стремления"

[Светлана]

Сильно.

[Марина]

Сообщение от Nina

Леонида Мартынова

ПТИЦЫ


А птицей стать я не хотел бы,
Быть соловьем я не желаю.

Сама подумай,—
Прилетел бы,
На подоконник сел бы с краю,
И ты б сказала:
«Что за птица
На подоконнике томится,
Стучит в стекло летучим телом?»

А я в стремленье неумелом
Царапал перьями стекло бы.
К чему всё это привело бы?
Ты форточку бы приоткрыла,
Влетел бы я. Как это мило!
В твою ладонь упал бессильно.
Ты к черту выгнала бы кошку,
Подумала,
Поймала мошку,
Схватила булочную крошку
И в клюв мне всунула насильно,
И досыта бы накормила,
И, повторив:
«Как это мило!» —
Поцеловала бы губами.

Так мы становимся рабами.
...Я никогда не буду птицей!

1952

[Гретхен]

Сообщение от Светлана

Сильно.

Большое спасибо...

[Фрида]

Я думала, что главное в погоне за судьбой -
Малярно-ювелирная работа над собой:
Над всеми недостатками, которые видны,
Над скверными задатками, которые даны,
Волшебными заплатками, железною стеной
Должны стоять достоинства, воспитанные мной.

Когда-то я так думала, по молодости лет.
Казалось, это главное, а оказалось - нет.

Из всех доброжелателей никто не объяснил,
Что главное - чтоб кто-нибудь вот так тебя любил:

Со всеми недостатками, слезами и припадками,
Скандалами и сдвигами и склонностью ко лжи,
Считая их глубинами, считая их загадками,
Неведомыми тайнами твоей большой души.

[Valencia]

Фрида

[Фрида]

Сообщение от Valenciya

Фрида

Это не мое творение.
Но строчки под мое настроение!

[Светлана]

Прекрасное стихотворение, Фрида!

Генрих Гейне. Из иронического любовного цикла.

Гортензия

****

Верил я в былом далёком
В то, что поцелуи жён
Предназначены нам роком
От начала всех времён.

Поцелуи я в те годы
Строго так давал и брал,
Словно сам завет природы
Неизбежный исполнял.

Ныне я отлично знаю
Поцелуев суету, -
В них не верю, не мечтаю -
И целую на лету.

****

Вдвоём на уличном углу
Мы целый час стояли
И о союзе наших душ
Так нежно толковали.

В любви взаимной сотни раз
Друг другу признавались -
И так на уличном углу
Стоять мы и остались.

****

Строю вновь я струны цитры,
И звучит она так ново,
Текст же стар: "Жена - не сладость".
Это - Соломона слово.

Как обманывает мужа,
Так и другу изменяет!
И полынь в любовной чаше
Напоследок оставляет.

Справедливо, значит, было
Древней книги предсказанье,
Что готовит змей проклятье
За грехи нам в наказанье?

Змей в кустах ползёт на брюхе
И высматривает жадно;
Речь заводит, как бывало, -
Слушать свист его отрадно.

Ах, как холодно и мрачно!
Солнце вороны затмили
И кричат. Любовь и радость
Долго будут спать в могиле...

****

Недолог счастья был обман,
Обещанного ложно,
И образ твой, как лживый сон,
В душе прошёл тревожно.

Блеснуло солнце - и туман
Рассеяло собою,
И мы, едва успев начать,
Покончили с собою.