Cказки на ночь

[raduga]

Грустные сказки.

Шампаньетта.


Маленький ярко-оранжевый шарик , переливался всевозможными оттенками. Если бы не длинная трубка, он был бы очень похож на небольшое солнышко. Мастер повертел трубку, полюбовался. И вдохнул в шарик жизнь. Тот начал раздуваться, менять форму и вскоре превратился в изящную бутылочку с длинной лебединой шеей.
-Ты смотри, какая красавица!- изумился Мастер-стеклодув. – Я назову тебя Шампаньетта.
Бутылочка ничего не поняла, ведь она была совершенно пуста, и никогда еще в ней не было содержимого. Но сразу запомнила своё имя. На следующий день она попала к Мастеру-виноделу.
- Гамарджоба, Шампаньетта! – прошипело Вино, располагаясь внутри бутылки. – Вах! Какая ты красавица!
Шампаньетта почувствовала, что краснеет, но взяла себя в руки. Приличная бутылка не должна менять свой цвет. Вино было доброе, но немножечко болтливое. Оно сутки напролёт рассказывало о прекрасных, заснеженных вершинах гор, о своей близкой родственнице, виноградной лозе. О людях, которые её выращивали – гордом, радушном, но не всегда счастливом народе. А еще вино пело песни. То веселые, то печальные. С каждым днем Вино становилось всё горячее и темпераментнее. Ему уже не хватало места и оно всё сильней давило на стенки Шампаньетты.
И вот однажды она попала на стол. Рядом с ней стояло несколько тарелок со скромной едой, а люди сидевшие вокруг были не очень веселы.
-Когда уже кончится этот проклятый год?- проговорил мужчина за столом. – Он принес нам столько несчастий и бед, может быть наступающий будет более удачным?.
В это время часы пустились отбивать полночь и Вино, выдавив пробку, с грохотом и пеной вырвалось наружу.
- Прощай, красавица! С новым годом! – выкрикнуло оно на прощанье.
Когда бутылка опустела, грустный человек взял её в руки.
-Интересно! Как будто обыкновенная бутылка и какая-то не такая.- пробормотал он.- А загадаю-ка я желание.
Мужчина что-то прошептал над горлышком, дунул в бутылку и плотно закупорил пробкой.
Шампаньетта уже была наслышана от вина, что каждая бутылка один раз в жизни может исполнить любое Новогоднее желание, и теперь она гордилась свои новым содержимым.
Но Желание совсем не обращало внимания на красавицу. Оно маялось от стенки к стенке, от донца к горлышку и повторяло: «Хочу быть богатым! Хочу быть богатым! Хочу иметь много денег!»
-Какое глупое, дурацкое желание! – подумала Шампаньетта. –Разве богатство может принести настоящее счастье, веселье, друзей? Когда же я, наконец, избавлюсь от этого зануды ?!
Через три дня пробку вытащили, и Желание улетучилось.
- Ура! -раздалось из соседней комнаты.- Радуйся жена! Мы получили огромное наследство!
- Какое счастье!- раздался женский голос.
- До чего же глупые эти люди!- возмутилась Шампаньетта.- Богатство для них - счастье, а смерть близкого родственника - большая радость. Скорей бы убраться из этого дома!
«Бутылка должна приносить в дом веселье!» - так учило её Вино.
Но у красавицы Шампаньетты была другая судьба. Человек повязал её горлышко алой лентой и поставил на шкаф.
-Моя спасительница!- говорил он, показывая её гостям. А она молча смотрела на них, покрываясь пылью. Оставшись без содержимого бутылка совсем потеряла разум и не могла даже о чем-то думать. Однажды кто-то из гостей Хозяина хотел рассмотреть её поближе , но выронил и разбил. Осколки смели и выбросили на помойку.
А Хозяин вскоре разорился и все чаще стал приносить в дом простые прозрачные бутылки с очень злым и совсем глупым содержимым.


Осенняя сказка.

Сквозь трещину в почке брызнул яркий солнечный свет. Юный листочек вздрогнул и попытался вжаться в вглубь. Но свет был таким добрым и теплым, к нему так потянуло, что листок зашевелился, и разорвав почку выбрался наружу.
-Ну, наконец-то!- пробасил огромный кленовый лист, росший на той же ветке.- Мы уж думали, ты всё лето проспишь.
Листочек потянулся, распрямился, и подставив солнышку бока , прошептал :”Вот ты какой, белый свет!”
-Да.- согласился с ним сосед.- Хорошо! Но лето короткое! И не заметишь, как вырастешь, завянешь и опадешь! Как все…
-Как все? Я не хочу как все!
-Придется!- вздохнул огромный лист.
Маленький листочек рос не по дням, а по часам. Он считал себя совсем не таким, как другие листья. Он и вправду был не таким. Он умел мечтать. Особенно в ветреную погоду. Он, то раздувался, как парус на грот-мачте большого, красивого фрегата.
То вдруг трепетал ,как птица. И видел себя летящим высоко над землей.
Незаметно пришла осень. Листочек стал большим ,красным листом. Однажды он увидел летящих в небе журавлей.
-Куда вы?- крикнул он.
-На Юг! На Юг!- закурлыкали журавли.
-Зачем?- удивился листок.
-Там тепло! Там море!- раздалось высоко в небе.
С тех пор захотелось и ему оторваться от родного дерева и полететь на Юг. К морю. Как он завидовал птицам! Как он не хотел просто опасть, как все листья!
-Хорошо вам!- сказал как-то листок, присевшей на ветку синичке.- Если бы я был птицей, я бы тоже улетел в теплые страны.
-А зачем?- удивилась желтобокая птичка.- Что там хорошего? Крошки хлеба ни от кого не дождешься! А здесь всю зиму кормушки стоят. И тебе хлебушка, и тебе зернышка и даже сальца немножко! Хорошо! Холодно, конечно! Но всё равно хорошо!
-Странная синица!- подумал листок.- Птица, а на Юг не хочет! Глупая! Там же тепло!
Вдруг подул сильный ветер! Листочек затрепетал, дернулся от ветки. Раз, два! На третий раз оторвался и полетел. Ветер поднимал его все выше и выше. И нес всё дальше и дальше. Листок летел высоко над родным парком, над городом и даже над пролетевшей внизу, знакомой синицей.
-На Юг! На Юг!- стучало в каждой его клеточке.
Наконец, ветер затих и листок мягко опустился на кучу таких же как он, опавших листьев.
-Здравствуйте! А вот и я прилетел!- весело сказал он собратьям. Но никто ему не ответил.
-Какие невежливые листья на Юге!- подумал листок.- А может это не Юг? Нет-нет, я чувствую тепло! Я все-таки долетел!
Ему становилось всё теплее и теплее. А потом стало совсем жарко.

-Хорошо, дождей не было. Сухие листья быстро сгорят.- пробормотал дворник, засовывая в карман спичечный коробок .

Ник. Поляков

[ФАОНА]

Притча о любви.

Когда-то давным-давно на Земле был Остров, на котором жили все духовные ценности. Но однажды они заметили, как Остров начал уходить под воду. Все ценности сели на свои корабли и уплыли. На Острове осталась лишь Любовь. Она ждала до последнего, но когда ждать уже стало нечего, она тоже захотела уплыть с Острова. Тогда она позвала Богатство и попросилась к нему на корабль, но Богатство ответило:"На моём корабле много драгоценностей,для тебя здесь нет места." Когда мимо проплывал корабль Грусти, она попросилась к ней, но та товетила:"Извини, Любовь, но я на столько грустна, что мне надо всегда оставаться в одиночестве." Тогда Любовь увидела корабль Гордости и попросила о помощи её, но та сказала, что Любовь нарушит гармонию на её корабле. Рядом проплывала Радость, но та так была занята веселием, что даже не услышала о призывах Любви. Тогда Любовь совсем отчаялась. Но вдруг она услышала голос где-то позади:"Пойдём, Любовь, я возьму тебя с собой". Любовь обернулась и увидела Старца. Он довёз её до суши и когда Старец уплыл, Любовь спохватилась! Ведь она забыла спросить его имя. Тогда она обратилась к Познанию:"Скажи, Познание, кто спас меня? Кто был этот Старец?" Познание посмотрело на Любовь:"Это было Время"."Время?"-переспросила Любовь. "Но почему оно спасло меня?". Познание ещё раз взглянуло на Любовь,потом в даль, куда уплыл Старец."Потому что только Время знает как важна в жизни Любовь".

[raduga]

Волчья вакансия

Серый волк устраивался на работу. Бегал-бегал туда-сюда по объявлениям и спрашивал,
- Вам волки не нужны?
- Нет, спасибо, уже закрыли вакансию, - везде ему отвечают.
- Надо же, - думает он, - откуда вдруг столько волков?
Решил посмотреть. Там-сям сунулся и видит, что везде овцы работают в волчьих шкурах. Удивился он и спрашивает,
- А чего настоящих волков не берёте?
- Так мало волков-то, - ему говорят, - потому и хлопотно с ними; возьмёшь настоящего на работу, а он заболеет или, чего доброго, цену себе начнёт набивать. Овец же всегда навалом - не та, так другая. Да и за место волчье они всеми копытами держатся.
Подумал на это волк, плюнул, и в овечью шкуру залез. Так сразу на работу его и взяли - на должность волка, конечно же, но, правда, по овечьей ставке. Деньги маленькие, но на шкуре зато экономия. Пришёл на работу, разделся и в форме, а с работы овечкой смирной бежишь. Здесь тоже плюс есть – в таком виде спокойно можно и какого-нибудь блеющего сослуживца за горло по дороге домой прихватить. Что уж поделать, жить-то ведь надо как-то и чтоб семью при этом кормить.

Сергей Гришунин


Собачье резюме

Медведь – всему лесу хозяин. Показалось ему как-то раз, что мало в лесу порядка. Живут все как-то сами по себе, без спросу, без регистрации. Сороку свистнул и говорит,
- Давай-ка собрание общее объявляй.
Полетала сорока по лесу, пообъявляла, и начали звери у берлоги собираться. Как собрались все: зайцы, белки, ежи, волки, лисы и прочие лесные обитатели, - вылез из берлоги медведь, прокашлялся, и завёл перед всеми такую речь,
- Значит так, все вы с этого момента уволены. А кому обратно в моём лесу жить охота, пусть пишет мне резюме – кто таков, чем полезен и какие рекомендации. И чтоб не позже, чем через сутки. А теперь вон отсюда, я всё сказал!
Порычал ещё для острастки медведь, пока все прочь кто куда разбегались, и на сутки спать завалился.
Бродят звери по лесу, как потерянные, и не знают что предпринять от этой напасти. Сбрелись, наконец, на какой-то лесной поляне, сели в круг и с тоски завыли. Выбегает вдруг на поляну собака охотничья, а звери даже ухом не ведут – все ведь со своих мест звериных уволены, чего уж теперь – охотники. Спрашивает их собака,
- Вы чего это?
- Да вот, - говорит волк, - мы уволены.
- Что значит уволены? Тут сезон охотничий в полном разгаре. Люди ждут. А вы говорите - уволены. На кого ж теперь мне охотиться? – возмутилась собака.
- Да это медведь всё. Пишите, говорит, мне какие-то резюме: кто такие, мол, и с рекомендациями, чем для леса моего полезны. Непонятно нам всё это, мы ж звери тёмные, в своём естестве выросли, - завыла тут вся братия лесная наперебой.
- Ах, всего-то, - сказала им на это собака, - тогда я вам сейчас покажу, как эти резюме пишут. Пошли к медведю.
Тут все звери обрадовались и повели собаку к берлоге. Подошла собака к медвежьему логову, ногу подняла и пометила туда струйкой пахучей.
- Вот такое моё резюме. Теперь любая собака про меня всё узнает, когда понюхает.
Тут звери ещё больше обрадовались, как всё просто вдруг оказалось. Ну, и пошли писать свои резюме кто во что был горазд так, что медведь чуть было не захлебнулся. Еле выплыл он из своей берлоги, да вглубь чащи припустил с перепугу, лишь только сучьев хруст по всему лесу стоял. А тут и охотники как раз подоспели. Завалили его из ружей, да в деревню на санях увезли.
С тех пор в лесу ни слухом ни духом о трудоустройстве.

Сергей Гришунин

[raduga]

Кошка-странница

Жила-была одна кошка. Нельзя сказать, что была она абсолютно дикая, но и нельзя не заметить то, что по-настоящему домашней она не являлась тоже. Жила она таким образом: дом настоящий у неё был один - иногда она в нём появлялась, иногда жила в лесах и полях - убегала туда из дома, в зиму обычно возвращалась - и зрительная память и способности к освоению территории были у неё замечательные, и выносливость тоже. С этими качествами она без труда могла придти домой с любого места. Нет, нельзя сказать, что ей дома надоедало, просто иногда она хотела отдохнуть от чего-то слишком правильного и устойчивого и уходила в поля и леса.
У неё была достаточно редкая способность - она могла мяукать так, что это было похоже на писк мыши. Мышей она привлекала, причём разных полов - самцы думали, что это самка, самки же думали, что это самец. Естественно, пасть всегда была наготове - так и питалась. Не надо ничего было бегать ловить - силы она копила для переходов с места на место.
Ей было интересно исследовать разные территории - от одних местностей она уставала, другие же слишком сильно завораживали. Но она всегда старалась бывать там, где ещё не была, иногда, правда, подумывая о том, могут или нет распространять для своей безопасности информацию между собой мыши. И для неё особенно было приятно лазать по деревьям.
А деревья она предпочитала самые разные. По настроению. Иногда хватало каких-то маленьких и скромно выглядящих, иногда тянуло на какие-то величественные и раскидистые. Но вот всё время любила на деревьях сидеть она одна. Иногда кто-то к ней в её странствиях присоединялся, обычно так и расставались - её тянуло на дерево. Поэтому её оставляли и шли дальше.
Однажды она так сидела и сидела и вдруг увидела, что под деревом, на широкой ветке которого она расположилась (а это была огромная и при этом очень пушистая сосна) слонялся волк. Ей сразу в голову начали приходить разные мысли: что сейчас её съедят иди разорвут на части, поэтому надо на него прыгнуть и расцарапать лицо. Но потом она смотрела и смотрела на него – он бродил, иногда сам на неё глядел, иногда взгляд отводил. И поняла, что настроение у него какое-то скорее грустное, чем агрессивное состояние боевой готовности. И она решила заговорить.
- Чего ходишь здесь?
- А что, нельзя?
- Да нет же, почему нельзя, я просто спросила.
- Да так, тоскливо мне и одиноко
- А где твоя стая?
- Я волк-одиночка. Стая мне не нужна. Да и не приживаюсь я нигде. А ты чего тут одна сидишь?
- Да я так, люблю по деревьям лазить, смотреть на простирающуюся внизу панораму…
- А к тебе наверх залезть можно?
Она слегка обалдела от такого вопроса. Ранее когда она сидела на деревьях. Никто с ней не решался заговорить, правда, она, в свою очередь тоже. Но её что-то в этом волке привлекло. Какие-то очень грустные, выразительные, но при этом красивые глаза, густая шерсть. Иногда он выл на луну, и ей самой становилось от этого очень грустно, и что-то в этих звуках было красивое.
Вот она пыталась представить, как это он, такой огромный и немного неуклюжий, будет взбирваться на дерево. Однако, пока она видела и рассуждала, смотря в небо на звёзды, он к ней залез на одну ветку – она даже не качнулась.
- И давно ты лазаешь по деревьям? - спросила она.
- Вообще редко это случатся. Но иногда хочется посмотреть вниз, так всё красиво выглядит….
- Тебе-то как волку, каким образом стало знакомо это ощущение?
- Если честно скажу, не поверишь? – сказал он.
- Ну…
- Из прошлой жизни
Она очень удивилась. Раньше она что-то об этом слышала. В частности о том, что у кошки их девять. Но не знала, насколько можно верить тому, что выше и сильнее нас, что слабое имеет отношение к материальному миру. Но то, что её тянуло постоянно пропадать из дома, при этом довольно часто быть одной, уже иногда наталкивало на мысли, что всё это не просто так.
- В прошлой жизни, - начал рассказывать волк, - я был птицей. Не помню уже какой, и не помню, самцом или самкой. Я помню только, что я очень любил летать, а один раз захотелось, чтоб меня кто-то покатал. И вот я попросил одну лошадь, которая паслась на лугу около леса, чтобы она меня покатала. Она спросила «А где и сколько». Я попросил, чтобы она поскакала туда. Где красиво, где мало, кто бывает. Она согласилась и мы углубились в лес. Картины были настолько красивые и причудливые, что у меня постоянно перехватывало дыхание…. Так вот, пришли мы к одной местности, болотистой, но при этом ещё и горной, скалистой… Всё вокруг как-то странно блестело серебристо-голубым….

То ли светлячки, то ли фосфор рядом со скалами, камни ещё отсвечивали разными цветами, очертания деревьев привлекали, пение ночных птиц (как раз, когда двигались, уже стемнело).
Кошка всё это слушала и думала: «Да, не так, конечно, всё это, наверное, блестело, как битое стекло, о которое можно лапы поранить. Поэтому не люблю места, где ходят люди». У неё появлялось какое-то странное состояние, как будто она сделала что-то запретное и с нетерпением и опаской ожидала, что же будет дальше. Шерсть постепенно начала подниматься дыбом, волк, наблюдая за этим, слегка поглаживал её хвостом, и ей хоть чуть-чуть, но становилось спокойнее, кроме того, от него исходило какое-то не очень ей знакомое ранее тепло.
- Мы любовались вдвоём этой красотой. И вдруг, - его голос дрогнул, ей показалось, что он сейчас заплачет. Лицо начало подёргиваться, - всё вокруг как будто перед моими глазами начало подниматься куда-то вверх. И мы, вернее, эта добрая лошадь, которая своими чертами характера скорее похожа на благородного оленя, - на глаза у него чуть слёзы не наворачивались, - стала тонуть. Вот почему всё поднималось. Что я мог поделать? Если птица вцепиться ей в спину и попробует тянуть, ничего не поможет. Если резко клюнет – мало вероятности, что от того, что намного более крупное животное вздрогнет, оно выберется из этого болота… Да, болото ещё в такой скалистой местности… Я не уверен, что всё это были реальные картины, может мои галлюцинации, я ведь постоянно странствовал… Хотя, если странствуешь, чего только в мире не повидаешь… а можешь и сума сойти, – у кошки снова начала дыбом подниматься шерсть, и волк её также успокоил, хотя и сам был просто на грани.
- Между тем, она тонула и тонула. Я глядел на это все, и хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю. Мне стало ужасно стыдно, хотя, ты уже поняла, что я никакого зла не хотел совершенно. Он утонул на моих глазах, его в болото засосало. Он ужасно мучился, тонул медленно, кричал, пытался выбраться. И у него не получилось… И я взмыл в небо, летел всё выше и выше, пока не иссякли силы, и понял, что теперь можно и падать…
Началась следующая жизнь. И вот сейчас я волк одиночка, очень тоскую по бузумству, которое в прошлой жизни испытывал на просторе небесной выси, в тебе увидел странницу, всё резко вспомнил и так захотелось поделиться…
Они какое-то время молча сидели на дереве и смотрели друг другу в глаза. Обоим было грустно, но они понимали, что сейчас это очень полезное для обоих состояние. Кошке казалось, что она приобрела какое-то новое знание, новый взгляд на вещи, а волку, что выговорился.
- Мне с тобой интересно. Но что-то очень захотелось домой. Но и с тобой побыть хочется, - сказала кошка. Волк только мог позавидовать тому, что у неё дом есть. Но он внезапно всё понял. Поскольку бродить было для него постоянным занятием, он её решил проводить домой – вёз её на себе. По дороге они много, о чём говорили, и она решила почему-то, что стоит более скромно проводить время - не отлучаться так надолго, а то мало ли что может случиться.
- Давай, будь умницей, - сказал Волк. - Может, ещё встретимся.
Всё было хорошо, только на птиц с той поры кошка стало глядеть более внимательно – восприятие их работало по-другому…

Кит Тихонс

[raduga]

Сказка о тумане

Поздно вечером далеко за лесом грустил туман. Ему было одиноко. У него никого не было. Так случается. Иногда.
- Как печально.... Как печально одному...— . вздыхал туман.
Туман разорвался на множество клубочков. Получилось видимо-невидимо легких молочно-белых шаров. Это было очень красиво. Но ничуть не весело. Ведь шары просто висели в воздухе, и никто ими не играл.
Потом туман собрал все свои клубочки, взлетел немного над землей и растянулся в чудесный пушистый ковер. Получился замечательный ковер-самолет. Но печаль все равно осталась. Потому что никто никуда не собирался лететь на этом волшебном ковре.
И тогда туман решил, что ему просто необходимо иметь друга. Иначе он испарится от печали. А это гораздо хуже, чем испариться от солнца. Исчезнуть от солнца туману не страшно: ему ведь полагается таять с первыми солнечными лучами и не появляться до вечера. Но исчезнуть, растаять от печали... Это очень, очень обидно.
Туман снова вздохнул, посмотрел вокруг и увидел тропинку. Тропинка бежала сначала через луг, поросший травой, а потом ныряла в лес.
— Тропинка,— позвал туман мягким, тихим голосом,— тропинка, я очень одинок, стань моим другом.
— Твоим другом?— отозвалась тропинка.— А как мы будем дружить?
— Мы будем замечательно дружить,— ответил туман.— И ты, и я — мы знаем много интересного. Я — потому что могу подняться над землей и все разглядеть. А ты — потому что бежишь далеко, через луг, через лес, и тоже много всего видишь. Вот мы и будем рассказывать друг другу разные разности.
— Это было бы хорошо,— согласилась тропинка,— только уж очень я длинная. Поэтому один мой конец тебя прекрасно слышит, а другой, дальний, еле различает твои слова.
— Не беда,— возразил туман,— смотри!
Он вытянулся в длинную белую ленту и поплыл над тропинкой. Очень скоро лента густого белого тумана скрыла всю тропинку от конца до конца.
— Вот,—сказал туман.—Теперь ты вся должна меня видеть и слышать.
— Точно,— подтвердила тропинка.— Я тебя отлично вижу и слышу. Правда, ты такой густой, что, кроме тебя, я вообще ничего и никого не вижу. Это очень неудобно. Но раз мы друзья — я потерплю. Давай рассказывать интересные истории. Ты первый.
Но только туман собрался начать свой рассказ, послышался удивленный и недовольный голос. Человеческий голос. Голос лесника, который возвращался из города в свой лесной дом.
— Ничего не понимаю,— ворчал старый лесник.— Шел по знакомой тропинке и вдруг заблудился — туман. Туман спереди, туман сзади. Что за напасть! Ничего не вижу! Где же тропинка? Ну где же тропинка?
— Ой,— заволновалась тропинка,— милый туман! Меня из-за тебя совсем не видно! Я не подумала об этом. А как же без меня дедушка лесник найдет свой дом? Прости меня, туман, но мы не можем быть друзьями. Уходи, пожалуйста.
— Я понимаю,— печально сказал туман.
Белая пышная лента быстро свернулась, тропинка снова стала заметной, а туман снова стал прежним печальным туманным облачком.
Совсем загрустил туман. Вдруг видит — невдалеке что-то белеет. Туман пригляделся, но было темно и плохо видно. Ведь уже ночь наступила. «Интересно,— думал туман,— кто-то белый, и я — белый. Может быть, мы сумеем подружиться?..»
Туман тихо поплыл к тому, кто белел. Оказалось, что это березы. Целая березовая роща. Листва берез терялась в темноте, а кора стволов казалась в лунном свете еще белее.
— Милые березы,— робко сказал туман,— вы так красивы, а я так одинок. Станьте моими друзьями, пожалуйста.
— Мы бы рады, но... Мы бы рады, но... Мы бы рады, но...— прошептали березы по очереди.
— Мы бы рады,— закончила за всех самая красивая береза,— но мы красивы. Ведь ты тоже так считаешь?
— Конечно,— подтвердил туман,— вы очень красивы. Вы прекрасны! Но разве ваша красота мешает нам дружить?
— Да,— сказала самая красивая береза,— мешает. Если мы будем дружить, если пустим тебя в нашу рощу, мы... Мы будто исчезнем. Ты белый, и мы белые. Мы будто растворимся в тебе, и никто не сможет нами любоваться. А зачем тогда наша красота?
— Но,— пробовал спорить туман,— сейчас ночь. Для кого же ваша красота?
— Как?!— заволновались березы.— А ночные мотыльки? А ночные цветы? А ветер ночной?
— А ночь сама?— спросила самая красивая береза и добавила:— Нет, туман, не обижайся, но нам нельзя дружить. Уходи, пожалуйста.
И поплыл печальный туман снова искать друга. А кого? А где? Не знал он. И вдруг видит: в траве что-то маленькое, белое, как клочок тумана, только с длинными ушами и коротеньким хвостиком. «Ну уж с этим маленьким пушистым клубочком я обязательно подружусь. Во что бы то ни стало!» — решил туман.
Он подкрался к ушастому, осторожно, как пушистой шапкой, накрыл его и спросил:
— Ты кто?
— Заяц,— быстро ответил тот и спросил:— А ты?— и добавил:— Я тебя боюсь!
— Заяц! Ну, конечно, ты заяц. Теперь я вижу. А я — туман,— мягко ответил туман.— Ты меня не бойся. Я хочу с тобой дружить. Согласен?
— Согласен. Согласен. Я на все согласен. Потому что я боюсь. Утром начнем дружить.
— Нет, нет, нет,— заволновался туман,— не утром. Сейчас. Утром я растаю. Я вообще могу быть только ночью.
— А я ночью так боюсь!!! Боюсь темноты! Боюсь волка! Боюсь просто потому, что боюсь. Так боюсь, что меня, можно считать, почти и нет. А значит, дружить с тобой я не могу,— выпалил заяц.— Извини! Я домой!
Прыгнул заяц в сторону, и не видно его. А туман снова один. «Что же я за несчастный,— заплакал туман (а слезы тумана люди росой называют).— Что же никто со мной не дружит? Почему я никому не нужен?»
Но не долго плакал туман. Скоро услышал он громкое хлопанье сильных крыльев, щелканье сильного клюва, сердитое уханье. А потом увидел желтые-прежелтые яркие круглые глаза. Глаза то ли сердитые, то ли добрые — сразу не скажешь. Мудрая птица опустилась на ветку старой ели.
— Плачешь?— то ли насмешливо, то ли сочувственно спросила сова и добавила:— Глупый...
— Почему глупый?— вздохнул туман.
— Потому что глупо то, что ты говоришь: «Я никому не ну-ж е н». Так не бывает. Не бывает, чтобы кто-то не был нужен, просто необходим, хотя бы кому-то одному на свете,— спокойно сказала сова.
— Ты точно это знаешь?— с надеждой спросил туман.
— Я — сова,— хлопнули желтые глаза,— могу ли я что-то знать не точно?
— И ты знаешь, кому необходим я? Ты поможешь нам стать друзьями?
— Знаю, помогу,— медленно ответила сова и, помолчав, добавила:— Жаль. Жаль, конечно, что ты не сам его нашел. Ну да ладно. Лети за мной.
Сова расправила сильные мягкие крылья и полетела не высоко и не быстро, а туман послушно поплыл за ней. Недолог был их путь. Вот и небольшое озеро, поросшее по берегам зеленой осокой. Послышались тихие звуки: жалуется кто-то, вздыхает, сетует.
— Сова,— позвал туман,— послушай, это озеро жалуется.
— Вот как,— спокойно сказала сова, будто сама не слышала,— вот как.— И она опустилась на ветку старого дерева, что росло возле озера. Туман окружил озеро. А сова спросила:
— О чем вздыхаешь, озеро?
— Ах! Беда, беда, беда у меня,— заволновалось озеро,— я сейчас выйду из берегов. От слез.
— Ты плачешь?— спросила сова.
— Ты плачешь...— вздохнул туман.
— Нет,— ответило озеро,— не я. Плачут мои рыбы, что у меня живут. Они не могут уснуть. Слишком ярко горят звезды. Свет звезд дробится в моей воде, становится еще ярче, слепит рыб, не дает им спать. Вот рыбы и плачут. И столько слез они наплакали, что слезы их и вода моя в берегах у меня не умещаются. Ах,— волновалось озеро и само чуть не плакало,— жаль мне бедных рыб моих.
— Вот как,— будто бы радушно сказала сова и улетела. А туман? Туман повис над озером и укрыл его плотным пушистым ковром-одеялом. Яркие лучи прекрасных, но немного беззаботных звезд тонули, терялись в клубах тумана и не мешали спать ни одной, даже самой беспокойной рыбке.
— Спасибо тебе,— сказало озеро туману,— спасибо. Ты спас моих рыб и меня. Ты настоящий друг.
— Да нет,— смутился туман.— Спасибо тебе.
— Мне?— очень удивилось озеро.— За что?
— За то, что я тебе нужен,— ответил туман.
Вот и все. Теперь, когда ты увидишь над озером белые клубы тумана, ты поймешь, что все в порядке: рыбы спят, а два друга, туман и озеро, о чем-то беседуют. Или молчат. Но вдвоем.
...Может быть, серьезные ученые назовут эту историю сказкой, выдумкой. Может быть, скажут они, туман совсем не потому стелется над озером. Может быть. Но это не страшно. Я рассказала то, что узнала от озера, тумана и совы.

Наталья Абрамцева

[raduga]

Сказка про часы

Жили-были на свете часы. Небольшие такие часы с кукушкой и гирьками. Точнее, с цепочками для гирек, потому что гирьки давно уже оторвались и где-то затерялись. Жили часы над каминной полкой в доме дряхлого пенсионера. Не то что бы тужили, но и не веселились особо, потому как старичок увлекался рыбалкой и целыми сутками сидел с удочкой на берегу в ожидании клёва. А часы в это время всё висели над своей каминной полкой и скучали, скучали до самого вечера, до тех пор, пока не наступала ночь. Дедушка рыболов возвращался в своё древнее кресло перед камином и заваривал свою традиционную кружку чая. Только тогда часы чувствовали себя нужными.
Кукушка в такие моменты надувалась от важности, каждая шестерня часового механизма звенела, как подковы военных коней на городской площади во время парада, а сами часы напоминали собой не маленький домик, а целый дворец, в котором живёт самый настоящий король со всею своей свитою.
Пенсионер же имел обыкновение разговаривать с самим собой. Придет с рыбалки, возьмёт в руки кружку с чаем, усядется поудобнее в кресло и начинает рассказывать о своём бурном прошлом. При этом он частенько поглядывал на часы, и нередко рассказы его начинались со слов: «Помнится, именно в этот час со мною такое случилось…» Именно поэтому часы чувствовали себя столь важными и значимыми в этом доме. Сама каминная полка порой испытывала чувство глубокого уважения, слыша над собой их мерное тиканье.
Но, какими бы потрёпанными ни были наши часы, они всё же были молодыми и ещё слишком неискушёнными жизнью. И, естественно, они даже представить себе не могли, что с ними – с настенными часами с кукушкой – может произойти такое. А произошло вот что.
Однажды дедушка рыболов с утра пораньше вместо того, чтоб отправиться на реку, ни с того ни с сего вдруг стал бродить по дому и что-то искать. Его лоб был нахмуренным, лицо озабоченным, глаза серьёзными. Неожиданно дедушка вдруг заулыбался и радостно потёр руки. Отчего-то по деревянному корпусу часов пробежали мурашки, ведь, когда пенсионер заулыбался, в его улыбке было что-то… Что-то зловещее, и смотрел он как раз на сверкающий циферблат своих часов.
Затем дедушка долго возился в кладовке, звенел, гремел чем-то, переставлял какие-то коробки. А потом, вот не поверите, принёс одну в каминный зал и – о, ужас! – снял часы со стены и упаковал их в эту тёмную и холодную коробку! Всё равно, что лучшего друга расстрелять! «Какое предательство!» - думали про себя часы, «Какая низость!» - соглашалась кукушка.
А дедушка тем временем оделся понаряднее, перевязал злосчастную коробку красной лентой и отправился к знакомым на день рождения. Так и получилось, что настенные часы старого рыболова стали подарком.
Новым домом для часов теперь стала скромная квартирка на третьем этаже небольшого домика в самом центре города. Камина в этой квартире не было, но зато стена, на которую поселили часы, была гораздо светлее и чище, и из окна напротив открывался чудесный вид на городскую площадь. И всё было бы хорошо, если б не сами новые хозяева.
Это была супружеская пара. Ему было восемьдесят шесть, ей – немного поменьше, но они любили друг друга так искренне и нежно, как если бы им было по восемнадцать. Днями и ночами они могли сидеть на диване бок о бок и смотреть друг другу в глаза, улыбаться, целоваться в щёчку и не только. Но самое главное, им совсем никакого дела не было до времени, а значит и до подаренных им часов. Им и так было хорошо.
Поначалу часы исполняли свой долг, как и прежде. Потом хозяева стали забывать вовремя подтянуть гирьки, и часы стали отставать. Их винтики и шестерни перестали звенеть, стали дребезжать звуком грустных детских качелей. И сами часы поэтому совсем приуныли. Даже кукушка в часах перестала петь и всё смотрела в окно из-под прикрытых в дрёме глаз. Именно кукушка и придумала бежать.
Как-то хозяева вдруг заметили, что часов в доме больше нет – стена совершенно пуста. Ну, на нет и суда нет. Пожали плечами и снова на свой диван – в глаза друг другу смотреть. А часы к тому времени уже нашли себе другого хозяина. Теперь им стал молодой студент, который жил в соседнем доме и, по словам соседей, держал свою квартирку в чистоте, регулярно стирал пыль с мебели и вообще был опрятным и ответственным. Всё это, конечно, не могло не понравиться часам, да и самому студенту часы пришлись по нраву.
Всё в новом доме часы устраивало, только вот по молодости своей они не смогли предвидеть одну неминуемую вещь, которая, конечно же, незамедлительно произошла. Студент влюбился.
Студент влюбился, а потому часто выходил на вечерние прогулки, которые порой длились всю ночь, часто вздыхал, часто поглядывал на стрелки часов и постоянно говорил в сердцах:
- Да что же вы идёте так медленно, когда её нет рядом! Как же всё-таки медленно тянется время!
И часам стало жалко своего студента. И стали часы идти чуточку быстрее. Сначала совсем чуточку. Студент всё так же ходил на свидания с любимой, но, порой, как-то странно поглядывал то на своего тикающего друга, то в окно, приговаривая: «А дни как будто всё длиннее становятся…». Затем часы – только чтобы порадовать хозяина – пошли ещё быстрее. Студент всё чаще хмурился, приходя с прогулок. А однажды он ворвался домой, словно северный ветер, швырнул в часы шляпу и закричал:
- Два часа её прождал, а она так и не пришла! Так значит, да? Никогда больше к ней не приду!
Тут-то часы и поняли, что натворили, и им так стыдно стало за свой обман, что в ту же ночь кукушка вылезла из своего гнезда, изо всех сил замахала крыльями, и часы вновь покинули уютную стену, вылетев в открытое по случаю душной погоды окно. Как настоящая птица, кукушка несла свой домик над ночным городом, пока, наконец, не потеряла силы и не приземлилась возле одиноко шагающей фигуры. Так часы нашли ещё одного хозяина.
На этот раз им оказался маленький сморщенный человечек в сером. Жил он на самом краю города в такой же крохотной, как и он сам, избушке в полном одиночестве среди вечной тишины и отдающей могильным холодом пыли. Жил так тихо и мирно, словно его и не было вовсе. Однако на часы смотрел часто. Смотрел да повторял:
- Ах, как быстро время летит! Вот и ещё один день пролетел, как миг… Так и вся жизнь кончится – не заметишь…
И так грустно он вздыхал, что часы снова не удержались и снова стали показывать неверное время. Только на этот раз они отставали, как только могли. Иногда часы даже просто тикали, удерживая свои стрелки на одном месте, только маленькому человечку от этого веселее не становилось. Он всё так же грустно смотрел на циферблат и вздыхал о быстротечности времени. И, поверьте, часам от этого тоже радостнее не было. Только представьте, каково это жить, каждую минуту чувствуя себя причиной чьей-то грусти. Часы так не смогли и снова сбежали.
А потом были маленькие дети, которым хотелось только заглянуть часам внутрь. А потом был высокообразованный коллекционер редких вещей, который видел в часах бездушную вещь. А потом была дама в красной шляпке, которой нужно было закрыть пятно на обоях и которая совсем не понимала, как нужно определять время по стрелкам. А потом снова были дети, студенты, чёрные фигуры в свете уличных фонарей…
Так бы и продолжались эти скитания до бесконечности, если бы часы однажды не попали в руки пьяницы, ужасного неряхи, у которого и дома-то настоящего не было. Но худа без добра нет – пьяница продал часы часовщику, а часовщик… О, часовщик этот был настоящим королём часовых дел. В его доме были миллионы часов: и настенные, как наши, и наручные, и небольшие будильники, и огромные напольные часы – всякие в общем. Но самое главное, они все были подведены точно под часы с городской ратуши, которые никогда не ошибаются. Это ли не счастье, жить среди таких же, как и ты сам и для того, кому ты нужен? Наверное, это и правда настоящее счастье.
Так наши часы это счастье наконец и обрели. А про прошлые мытарства часы вспоминали только с улыбкой. Ещё бы, столько людей в мире, и только один часовщик знает, что такое время на самом деле! Правда, смешно?




Александр Еренко

[raduga]

Сказилка про смс


У смс короткая жизнь. Короче, чем у бабочки-однодневки. Ее пишут, отправляют, получают, стирают и все. Пять минут. А иногда сохраняют и смс живут в телефоне.. Смс должны быстро бегать и приходить в срок. А иначе ругаются на них, ругаются на связь и иногда даже меняют оператора.

Смс старательно набрали и, не успела она продрать глазки и прочесть сама себя, повесили ей на хвостик телефон отправителя, в лапки дали телефон адресата и послали. Смс полетела, не особо задумываясь и не глядя по сторонам. И - бум! Ровно на полдороге столкнулась нос к носу с другой смской. Они потерли шишки на лбу и уже было собрались ругаться, как заметили что-то интересное. Номер телефона в лапках у одной смс совпадал с номером телефона на хвосте у другой, и наоборот. Проще говоря, две смс столкнулись ровно на полпути. Разумеется, они почувствовали друг к другу симпатию и отправились посидеть на кстати подвернувшемся облачке. Они сидели, болтали ногами и переговоривались тонкими пронзительными голосками. А в это время их напрасно ждали у телефонов и потихоньку огорчались..

Наконец, смс попрощались, пожали друг другу лапки, поправили номера телефонов и полетели куда следовало. Надо ли говорить, что им очень обрадовались, хотя и поворчали немножко на качество связи. Так уж получилось, что обе эти смс сохранили. И они до сих пор живут в телефонах и иногда вспоминают об этой встрече, а другие смс им завидуют..

Перед сном я кладу телефон под подушку. Приходящие смс тихонько жужжат мне прямо в ухо и иногда рассказывают сказки. Я сплю. А проснувшись, обнаруживаю, что рядом на подушке сладко спит сказилка, растопырив руки и ноги и укрывшись краешком одеяла.. Ну как ее не рассказать?..

Сказилка про иероглиф
Иероглиф был плотно впечатан спиной в полупрозрачный фарфор чашки, застыв в вечности четким штрихом кисти мастера. Чашка была тонкая и нежная, а иероглиф - черный, как силуэт мысли. Прохладную чашку часто ставили на подоконник и она сияла в лучах солнца, как жемчужина. Иероглиф же смотрел в окно и тосковал по небу.

Зимой и летом было еще ничего, но весной и осенью на него накатывала тоска при виде птиц и он пытался вырвать свои линии из бледного фарфора и взлететь в прохладное небо. От его тоски чашка начинала позванивать, а те, кто пил из нее чай, заражались тоской и смутными мыслями. "Это весна" - говорили они. Или "Это осень". И шли бродить по улицам в сизых сумерках.

Ночами было еще хуже. Ночами ему снились сны о крыльях и бездонной синеве. Во снах за спиной не было фарфоровой стенки, а были поющие перья. Сны были такие, что фарфоровая кружка светилась в темноте призрачным светом, и гудела, словно далекий колокол, а по ней во сне метался иероглиф, словно вырезанный из заоконной темноты. Но никто этого не видел. Все спали.

А потом не то иероглиф замечтался, не то чашка дрогнула, не то стол задели рукавом, но - миг, и на полу осталась горсть ослепительных осколков. И верите ли - они все были белые. На них не осталось ни одного черного пятнышка. Ни единого.

Ева Орловская

http://www.livejournal.com/users/skazilki/

[raduga]

Ни слова

— Давай с тобой договоримся вот как, — сказал Ёжик. — Давай говорить только дело, а просто так — не говорить.

— Как это? — спросил Медвежонок.

— Ну, мы говорим и говорим, — сказал Ёжик. — Болтаем. А ты лучше молчи, а уж если сказал — то в самую точку.

Была зима. Ёжик с Медвежонком шли по глубокому снегу на лыжах, и Медвежонок теперь думал, как бы так изловчиться, что бы такое сказать, чтобы не просто так, а в самую точку.

«Скажу: смотри, как красиво! — думал Медвежонок. — Скажет: сам вижу. Скажу: а здорово, Ёжик, что мы с тобой идём через лес! Скажет: угу. Нет, это не в самую точку. Но что же такое сказать?..»

И Медвежонок сжал зубы и нахмурился.

— Смотри, как красиво! — сказал Ёжик.

Медвежонок молчал.

— А здорово, Медвежонок, что мы с тобой идём через лес!

Медвежонок не ответил.

— Да что ж ты молчишь?

Медвежонок даже не посмотрел на Ёжика: он дал себе слово не болтать, и теперь молчал.

А Ёжик уже всё забыл и болтал без умолку. Пришли к Поросёнку.

Поросёнок был очень гостеприимный: он сразу пригласил всех к столу.

— Я очень рад видеть вас у себя в гостях, — сказал Поросёнок.

— Мы тоже очень рады, — сказал Ёжик.

Медвежонок молчал.

— Мне так приятно, что вы пришли, — сказал Поросёнок.

— Мы давно хотели, — сказал Ёжик, — но никак не могли собраться.

Медвежонок молчал.

— Очень вкусно, — сказал Ёжик.

— А вам, Медвежонок?

Медвежонок молчал.

— Медвежонок плохо слышит? — тихо спросил Поросёнок у Ёжика.

Ёжик толкнул Медвежонка под столом лапой.

Медвежонок ел, сжав зубы. Поросёнку стало как-то не по себе, что вот гость сидит, ест и не говорит ни слова, и он погромче, в самое ухо, сказал Медвежонку:

— Вам нравится мёд? Это — липовый! Прямо от пчёл!

Медвежонку очень хотелось сказать, что — да, мёд замечательный, что он давно уже не ел такого мёда, что, если сказать по правде, такого мёда не бывает, но он не был уверен, что это — в самую точку, и поэтому не сказал ни слова.

Сны

Если бы ты только знал, Медвежонок, как я по тебе скучаю!

— И я.

— Я так по тебе скучаю, что стал даже с тобой говорить во сне.

— И я.

— Однажды я тебе говорю: «Эй, ты где?»

— А я?

— А ты: «Здесь я, Ежик, здесь! Просто меня не видно».

— Как же меня может быть не видно? Вон я какой!

— Я знаю. Но так ты сказал во сне.

— А дальше?

— Я говорил: «Ты покажись! Покажись, где ты?»

«Сейчас», — говоришь и...

— Что?

— Так... Что-то промелькнуло... «Это ты?» — говорю. «Ага».

— Что — ага?

— Во сне ты сказал: «Ага».

— А меня не видно?

— Не-а. Что-то промелькнуло и всё.

— Та-ак.

— А в другой раз — будто мы с тобой идём по большому лугу. Жарко, жаворонок поёт. И я говорю: «Медвежонок, правда это как давным-давно?.. Вот так же мы шли, и ты пел, и птицы...» А ты...

— Что?

— Молчишь

— Нет, — сказал Медвежонок. — Ты мне лучше снился. Ты мне снился так хорошо, что просто замечательно!

— А как?

— Знаешь, я даже сказать не могу. Я проснулся и целый день ходил радостный.

— А что я говорил?

— Много. Ты и говорил, и пел. Я даже смеялся во сне. И проснулся — весь радостный!

— Откуда ты знаешь?

— Лягушка сказала. Пришла утром и говорит: «Ква-а-а, говорит, ну, Медвежонок, ты и хохотал во сне!»

— Нет, мне так не снилось... А я однажды проснулся и — весь в слезах.

— Ты... не расстраивайся, знаешь? Если я потом ещё тебе приснюсь, ты мне скажи: «Медвежонок, а Медвежонок, хочешь мёду?» И я обязательно скажу: «Хочу!»

— Хорошо бы, — сказал Ёжик.

— Что ж ты думаешь — я мёда не захочу?

— Не знаю. Только ты в следующий раз не молчи, ладно?

Они, разговаривая, перешли поле, прошли лесом и вышли к реке. Было тихо-тихо.

— В следующий раз ты ни за что не молчи, Медвежонок, — сказал Ёжик.

— Нет-нет, что ты! Я обязательно что-нибудь скажу. Уж теперь ты не бойся: я — скажу.

Плеснула рыба. Кругами, на цыпочках побежала по воде тишина.


© Сергей Козлов

[raduga]

Сказка о прекрасной принцессе Атильи ее безобразном шуте


Любой из нас взрослеет по-своему. Одному для этого хватает и пяти минут, а другой всю жизнь остается милым и непосредственным ребенком, для которого весь мир всего лишь детская площадка. А главное, никогда нельзя быть уверенным в том, что ты уже навсегда простился со своим детством и, аккуратно протерев, упрятал свои розовыйе очки глубоко-глубоко в карман. Но тем и прекрасна жизнь, что не угадаешь, через сколько же пар этих самых очков ты на нее смотришь...
Случилось так, что в числе подарков, полученных прекрасной принцессой Атиль на День рождения, оказался и маленький карлик-шут в забавном клетчатом колпаке, расшитом серебряными бубенчиками. От всех прочих карл он отличался тем, что был как-то неповторимо уродлив. Неестественно изломанные руки и ноги, безобразное морщинистое лицо с глазами бусинками и огромным носом, большущие уши и сгорбленная спина — все это по отдельности было просто отвратительно! Но собранное воедино совсем не делало карлу страшным, дажи наоборот, этот неказистый коротышка оставлял забавное впечатление невольно напоминая о вашем собственном совершенстве. А уж если добавить сюда и потрясающую мимику, словно кривые зеркала, сворачивающую его лицо в неповторимые гримасы, то сразу жи станет ясно, почему Карла прочно занял место в свите Атиль. И с тех самых пор весь двор с веселым смехом наблюдал, как по королевскому дворцу, смешно переваливаясь и методично звеня бубенчиками бегает маленький Карла, исправно исполняя все поручения принцессы.

Так продолжалось достаточно долго. Все уже начали понемножгу привыкать к Карле, пока в замок не пожаловал известный Художник, нанятый, чтобы написать портрет принцессы.

Когда Карла вошел в зал, следуя за принцессой и увидел краски и кисти, разложенные у Художника, с ним случилось что-то невообразимое. Его просто затрясло, и, пронзительно крича, Карла метнулся через весь зал к мольберту. Он сгреб в охапку, сколько мог, баночек и пузырьков с красками и, отбиваясь от опешившего Художника кистью, забился в самый дальний угол, никого к себе не подпуская. Все это было настолько комично, что с несколькими фрейлинами от смеха просто случилась истерика, и их пришлось долго отпаивать водой. Король хохотал до слез и, отсмеявшись, приказал подать еще красок, и Карлу оставили в покое.

Артист принялся за работу, все затаили дыхание, наблюдая за чудом рождения портрета, а Карла, стараясь не звенеть бубенцами, потихоньку выскользнул из зала. В своей каморке он бережно выложил на столик все краски, сорвал с головы колпак и, взяв в руки кисть, начал расписывать стены. Карла работал, забыв обо всем, работал так, как никогда прежде, работал, не помня времени, не видя и не слыша ничего, что могло бы вырвать его из этого волшебного мира красок. Он пришел в себя только услышав восхищенный возглас, а, обернувшися, увидел Атиль и изумленного Артиста, стоящих в дверях каморки.

Карла растерялся, выронил кисть и попытался закрыть собой все то, что успел нарисовать, но он был слишком мал, чтобы заслонить диковинные фрески на которых веселились, пели, плясали и любили друг друга десятки таких же уродливых карликов. И сейчас все эти карлы как живые, настоящие с укоризной глядели на незваных гостей. Они были настолько реальны, что казалось — еще одно мгновение, и они сойдут со стен и, окружив Карлу плотным кольцом, никому не дадут в обиду.

Атиль уже не могла отличить, где кончается настоящий и начинается нарисованный мир, а Артист... Артист подошел к Карле и, встав на колени, протянул ему этюдник с красками.

— Прими от недостойного подмастерья и знай, что я буду счастлив, если ты позволишь мне растирать для тебя краски.

А Атиль прошлась по каморке, недоверчиво прикасаясь тонкими пальцами к нарисованным лицам, и, повернувшись к Карле, торжественно изрекла.

— Надо будет показать это папе и всем-всем-всем! А потом, потом ты напишешь мой портрет!

Артист поднялся с колен.

— Оставьте его, принцесса, и никогда никого не водите сюда. Это его мир, так оставьте ему хотя бы эту отдушину. Ему и так нелегко жить среди уродов!

Атиль отшатнулась, как от пощечины и, побледнев, с ужасом взглянула на Карлу, потом на фрески и метнулась прочь из каморки.

Больше никто и никогда не видел во дворце Карлу. Выговаривают, что его отправили домой, а по всему королевству запретили держать Карлов ф шутах. Еще сказывали, что его каморку заперли на замок, ключ от которого хранится у самой принцессы, и она наведывается туда время от времени. Но верить тому или нет опять же зависит от того количества розовых очков, через которое вы смотрите на это мир...

Т.Константинов

[raduga]

Не совсем сказка

Невеста Люцифера

"...but love is gonna save us"



"..Положи меня, как печать на сердце твое,
как перстень на руку твою
- ибо крепка как смерть, любовь,
и стрелы ее - стрелы огненные..."
Соломон,
Библия -
"Песнь песней"


Я почувствовал, как мои ресницы резко взметнулись ввысь, открывая глаза - и проснулся. Темнота вокруг меня была наполнена жизнью и движением. Я слышал звук, с которым оседали на пол мельчайшие пылинки. Я слышал, как ночные бабочки за окном быстро - быстро взмахивают белесыми крыльями.
Я протянул руку - и одна из них, преодолев границы распахнутого окна, села мне на мизинец. Моя кожа ощутила, как мерзко перебирает по ней лапками насекомое, и я брезгливо скинул на пол эту тварь.
Тварь Божия...
Как и я.
Я проследил, как бабочка, не достигнув пола, расправила крылышки и снова полетела за окно к своим подружкам. Вспомнил, что код бабочек писал именно я и был тогда немного не в духе. Крылья решены неплохо, но вот все остальное - ниже критики.
После этой мысли я сел и сжал руками виски. Какие к чёрту бабочки...
Мне опять снились сны.
Последний раз это было давно, настолько давно, что я и не припомню. Я всегда с интересом их просматриваю. Мне нравится потом, днем, препарировать сновидения, раскладывать их по составляющим, насмехаясь таким образом над той информацией, что они несли.
И в этот раз я поступлю так же.
Потом.
При свете дня.
Я подумал и добавил - "наверно". Уж слишком ошеломительной была информация.
А сейчас я встал, нащупал впотьмах на столике забытую кем - то пачку сигарет и сделал совершенно несвойственную мне вещь.
Я закурил.
Закурил, наслаждаясь самим процессом. Мне понравилось выдувать дым аккуратными колечками и следить, как они уплывают к потолку. Понравилась легкая тошнота. Ведь все это было составляющими одного процесса - греха. Потом взгляд упал на неизменный томик Библии рядом с камином. Как любезно с Его стороны не затруднять меня. Протянув руку, я привычно скинул книгу в затухающий огонь.
- Кстати, Боже - а где в Библии запрещено курение? - небрежно спросил я в пустоту.
Бог промолчал.
Думаю, Он просто не смог привести аргументов. И неудивительно - Библию я всегда знал лучше Него - тогда. Теперь уже начинаю забывать. Мне противно ее читать после всего что случилось.
Добрый Боженька...
Миф для наивных глупцов.
- Люци, с кем ты разговариваешь? - раздался сонный девичий голос со стороны моей кровати.
- Спи, котеночек, - ровно ответил я.
Я привык называть всех девушек этим ласковым и безличным прозвищем - заранее ожидая, что имена их помнить мне долго не понадобится.
Моя девушка проворчала что - то и затихла. Моя девушка - как интересно... То что мы пару месяцев занимаемся с ней сексом - обозначается лишь условной принадлежностью друг к другу. Никто не требует покрыть грех женитьбой. Никто не собирается закидать ее камнями, как падшую женщину. Впрочем, меня это устраивало. Нынешняя "моя" как и остальные обладала тонким нежным лицом, слегка простоватым и бледным. И у неё, разумеется, были длинные, ниже поясницы светлые волосы. Иногда я отстраненно думал - надо же, Рахиль была еврейкой - а выглядела как славянка. Последствия Вавилонской башни.
Каждый раз, когда я видел подобную девушку - увы, подобный тип сейчас редок, - я вспыхивал как спичка, горя странной и безумной надеждой. Я пытался нежными поцелуями выманить ее душу и посмотреть ее в просвет, как проверяют водяные знаки подлинности на купюре. Я вонзался в ее тело, надеясь, что хотя бы в момент оргазма она перестанет себя контролировать - и покажется...
Только каждый раз это было не то...
Вместо золотой жилы я видел обычный песок - у кого-то ярче и крупней, у кого - то - серей. Все это было не то.
И я бы не стал обращать внимания и на этот сон, если бы в нем не мелькнуло такое же бледное и простоватое лицо в обрамлении светлых волос.
Хм...
Он знает, на чем меня подловить.
Я тщательно докурил сигарету, бросил окурок в камин.
Потом откинулся на спинку кресла, глядя на занявшуюся пламенем Библию и прокручивая сон. Я предпочитаю обозначать это именно как сон. Ведь всем известно - когда мы обращаемся к Богу - это молитва, а вот если Бог к нам - это уже шизофрения. Раньше, являясь ко мне, Он пытался взывать к моей совести и читал вариации на притчу о заблудшем сыне. Я был нужен Ему на небесах, очень нужен.
На этот раз Он наконец не стал мне предлагать блаженство небес. Поумнел, видимо. Он пошел другим путем. И если бы я не подозревал Бога в двойной игре - я бы согласился на его предложение не раздумывая.
"Люци, - сказал Он мне. - Люци... "
"Ну?" - поднял я во сне бровь, не желая наблюдать китайские церемонии. Обычно Господь любил затягивать сцены. Сначала Он объяснит, что я был Его возлюбленным сыном и подчеркнет этим глубину моего предательства. Потом Он...
" Люци, - скорбным тоном продолжил Господь. - Ты был возлюбленным сыном моим, но от красоты твоей и мудрости возгордилось сердце твое...".
"Я это в Библии уже прочитал, - насмешливо прервал его я и холодно взглянул в Его глаза: - Ты, я смотрю, уже и Сам в это веришь. Хочешь, чтобы я напомнил Тебе, что Ты на самом деле сделал, а???"
"Сын мой...", - важно начал Он.
"Я Тебе не сын. Ты что мне сказал??? Ты мне сказал - в Содоме и Гоморре ни одного праведного человека не осталось! Сказал???"
Я почти кричал, в ярости изливая на Него застарелую боль. Застарелую - но не утихшую.
"Как ты смеешь со мной так разговаривать?" - Господь взял себя в руки и громыхнул, как Ему и полагается по статусу.
"А как еще с подлецами разговаривают? - устало ответил я. - Ты знал, что Рахиль невинна - и Ты не вывел ее из Гоморры. И я - сжег ее. Своими руками - я ее сжег. Голливуд отдыхает - мой силуэт на фоне пламенеющего неба. И она видела, кто ее убивает...Что она чувствовала в этот момент, Боже? Какие были ее последние слова???".
Как же я в этот момент пожалел, что у Господа нет тела...
Что я не могу причинить Ему боль, простую физическую боль. Смять Его ребра, полить Его огнем и серой - и посмотреть, как Он будет заживо сгорать. Наверно, это очень, очень больно. И Рахиль, маленькая пятнадцатилетняя девочка просто не заслужила такой смерти. Причем - от меня...
Или из-за меня?
"Я дал шанс Лоту и всему городу, - холодно ответил Господь. - Я ведь сказал - найдешь хоть одного праведного человека - пощажу всех".
" Не играй словами, - посоветовал я. - Ты прекрасно знал что в том обществе женщина за человека не считалась. Лот не нашел праведного мужчину - это верно. А скольких невинных дев я тогда сжег по Твоей указке, а? И знаешь что я Тебе скажу?"
Он не ответил.
"Молчишь? Так вот... Содом и Гоморра - были не единственные города на земле, верно? И везде бардак - потому что Ты людей такими создал! Это Твой глюк, Боже, это Тобой написан глючный код человека - и их же Ты за это винишь!!! Разве это не подло с Твоей стороны, Боже? Но не об этом речь - отчего Ты послал меня сжечь только Содом и Гоморру? Так я тебе отвечу - из-за Рахили. Ты ведь знал, что я собираюсь уйти к ней, жениться и забыть про небеса??? Знал???"
На этот раз он молчал довольно долго. Вязкая, плотная тишина окутала место нашего диалога, и она твердела все больше и больше с каждым мгновением. И когда Он наконец начал говорить - я даже слегка вздрогнул. Словно этим Он разбил тишину на кусочки, как стекло.
" У меня есть к тебе предложение! - сухо сказал Он.
"У Тебя всегда ко мне есть предложения, - зло усмехнулся я. - Мы - две противоборствующие силы, и мы никогда не договоримся. Ты Бог, я Сатана - "противящийся Богу", надо ж было так назвать...Что, что может искупить смерть Рахиль, Боже? О чем нам с Тобой разговаривать? Что Ты мне можешь предложить?"
"Рахиль", - кратко ответил он.
Я саркастически улыбнулся.
"Душа Рахиль на земле, я даже тело выбрал ей лично. Она как прежде - правда, ей уже двадцать восемь лет"
"Замужем?" - как можно небрежнее спросил я, но голос заметно охрип. Господь - Он искусно манипулирует словами, но есть у Него свойство - он НИКОГДА не врет. Просто иногда не говорит всей правды. Но тут - Он прямо говорит что Рахиль - на земле...
"Нет", - кратко ответил он.
Я на секунду зажмурился, давя в себе щенячий восторг. Успокаивая себя. Господь никогда не делает что - то просто так.
"Условия?" - сухо спросил я.
"Я тебе говорю где ты можешь с ней встретиться - и ты в обмен становишься смертным".
Я молчал.
"Я не могу тебя с ней вместе на небеса взять, - напомнил Господь. - Если ты с ней - то до конца".
"И заодно - складываю с себя должность Сатаны, верно?" - усмехнулся я.
"Ты сказал".
"Мне надо подумать", - ответил я.
"До завтра. Если надумаешь - мне нужен пароль", - согласился Он.

[raduga]

Я кивнул, пряча довольную ухмылку. Вот с этого и надо было начинать. Теперь понятно, чего наш Бог такой добренький. Да, столько тысячелетий прошло - а пароли, которые я перед уходом поставил на доступ к администрированию земли - до сих пор не хакнуты. Представляю, как бесился Бог, когда понял, что отныне он властен только над небесами, а земля - полностью в моем распоряжении. Я не желал, чтобы он продолжал свои эксперименты. Сколько их было?
Вавилонская башня. Великий потоп. И Гоморра - в которой я заживо сжег Рахиль.
Во имя ее - я сделал людям этот подарок. Я дал им защиту от гнева Божьего. И ничего - они справились. Построили правовые государства, навели более - менее порядок, в космос вышли. Они не превратились в банду убийц, не стали все до единого предаваться развращенным удовольствиям - как предрекал Господь в доверительных беседах.
Они справились, несмотря на то, что Господь, гениальный, но не безгрешный программист, наделал кучу глюков в их коде.
А потом я проснулся, и Библия снова лежала на камине. Она всегда там лежит, когда я просыпаюсь - гран мерси, поленья как раз закончились. Что за непонятная наивность? Зачем мне подсовывают эту книжонку? Неужто думают что она меня может переломить?
Порыв ветра достиг камина и всколыхнул пламя. Библия напоследок ярко вспыхнула и рассыпалась ворохом искр.
"Завтра будет дождь", - подумал я, уловив едва заметную сырость в воздухе.
Дождь - это хорошо. Мне безумно нравится бродить по улицам, чувствуя как на кожу оседают мельчайшие капельки. У одного из народов земли есть поверье - что когда идет дождь - это плачут ангелы. Какой бред. Ангелы обычно никогда не плачут. Повода нет. И поверье глупое.
Когда я, ничего не видя из-за слез ушел с небес на землю и бродил по еще горячим, спекшимся руинам Гоморры - светило солнышко. Кое-где даже неуверенно щебетали пичуги. И никому не было дела до слез Ангела Света.
На третий день я набрел на какое - то озерцо и склонился над ним - зачерпнуть воды. В тихой, прозрачной глубине появилось мое отражение - и сначала я подумал, что у меня за спиной стоит еще кто - то. И что это его отражение я вижу. Мои волосы бледно-золотого цвета словно окунули в чан с тёмной краской, исчезла алебастровая бледность кожи. Я стал более походить на испанца, если брать как критерий земные национальности.
Так я выяснил - ангелы от горя не седеют. Они чернеют.
Прошли тысячелетия.
Моя боль от того что случилось тогда - утихла, как утихает боль в ампутированной ноге. Я запретил себе об этом думать - но тем не менее все девушки в моей жизни - похожи на Рахиль. И тут - Господь с его предложением...
Я согласился в тот же момент, как он мне произнес ее имя - но ему об этом знать не стоит. Власть над землей - ничто по сравнению с тихим семейным счастьем с любимой. Сколько у нас в запасе? Минимум лет пятьдесят. Этого - ничтожно мало, но это будут годы, заполненные ее улыбками, ее присутствием. И у нас будут дети.
Но вот единственное, что меня смущало - старый интриган наверняка приготовил какою - нибудь подлянку, о которой умолчал.
Я задумался.
Рахиль тут.
Самому мне ее не найти - кто и в каком теле родится на земле - ведают на небесах. Но Бог четко сказал - она тут. И он - не врет. Это аксиома.
И она не замужем.
На миг меня пробил холодный пот. Если бы она была замужем - мне пришлось бы сделать ее вдовой. Кстати - отчего она до сих пор не замужем? Ведь ей двадцать восемь лет - раньше это считалось уже преклонным возрастом, но к счастью сейчас это еще молодость.
Возможно, она уродлива? Но Господь пообещал что дал ей то же тело. И опять же раз сказал - то не соврал. Да, она старше - но это Рахиль. Впрочем, если вдруг она за двадцать восемь лет успела стать инвалидом - я с радостью буду заботиться о ней всю жизнь. Слишком долго я о ней мечтал. Слишком горько я ее оплакивал. В конце концов, я могу подправить код ее тела - и дать ей здоровье. То есть - и это не проблема.
Но в чем же тогда подлянка?
Внезапно меня пронзила мысль...
- Господи, а она меня помнит? - с некоторым страхом спросил я в пустоту.
- Нет, - сонно ответила моя девушка со стороны кровати.
Я помолчал, потом встал и всмотрелся в ее лицо. Девушка крепко спала.
- А если она меня снова не полюбит? - снова спросил я, не отрывая от нее взгляда.
Девушка сонно моргнула глазами, наконец медленно распахнула их и, еще не проснувшись, взглянула на меня.
- Господи, как же ты красив..., - с какой - то болью сказала она.
- Точно? - жадно переспросил я. Я неизменно морщился, едва речь заходила о моей внешности. Я не глупая красотка - фотомодель, и мне претят подобные беседы, но сейчас - я ощутил болезненный приступ неуверенности. Я боялся переоценить себя, обольститься ложными надеждами.
- Я ничего в жизни прекраснее не видала, - печально сказала она.
Я обернулся к камину - конечно же, Библия снова лежала на привычном месте.
Я пересек спальню, взял ее в руки и нашел нужную страницу.
Чего там про меня?
"... он был прекраснее всех сынов человеческих..."
Так. Я хорош собой.
"...От красоты и мудрости его возгордилось сердце его..."
Я еще и умен.
В меня можно влюбиться!!!
Я улыбнулся, отработанным движением бросил Библию в камин и отправился в постель - пришла пора переговорить с Господом.


"Мне нужна демо-версия" - безапелляционно заявил я первым делом, едва провалился в сон.
"Согласен", - тут же отозвался Бог - и послал мне видение.
Рахиль спала, разметав волосы по подушке. Длинные пряди бледного золота падали вниз и стелились по полу. Тонкая простынка не скрывала очертаний тела - уродством или инвалидностью тут и не пахло. Сердце внезапно дало сбой. Это было так нереально - после стольких тысячелетий...
Но это была она.
Я осторожно всмотрелся в ее родное лицо и вдруг с благодарностью подумал о том, какой все же Господь классный дизайнер! В пятнадцать лет Рахиль была мила, сейчас же она стала красивой. Безусловно, я любил бы ее любой - по закону, который гласит, что любимая всегда красива - потому что любима.
"Ну как?" - раздался голос Бога.
Я всмотрелся в лицо Рахили и медленно кивнул головой.
Неужели я мог отказаться от нее - после того как увидел? Ничто в мире не стоило ее.
"Когда я могу ее увидеть?" - спросил я.
"До нее на самолете - двенадцать часов" - с готовностью ответил Бог.
Я снова кивнул.
"Итак - что от меня требуется взамен?"
Я не страдал склерозом - я хотел, чтобы он повторил это сам.
"Пароль", - кратко ответил он.
"О"кей, сейчас выйду и напишу его тебе. Где она?"
Господь назвал страну, город и адрес. Он не стал требовать гарантий - было понятно что я сдержу слово.
"Дыра еще та", - озабоченно подумал я и вынырнул из сна.
Вчерашней девушки рядом со мной не было. На прикроватной тумбочке белел листок, нарочно приставленный так, чтобы я его увидел.

"Люци, я так больше не могу. Ты совершенно не интересуешься моей жизнью. Ты практически не разговариваешь со мной. Что бы я тебе не говорила - ты говоришь одни и те же фразы - да, нет, я тебя люблю, и все будет хорошо. Ты ни разу не поговорил со мной по душам. Иногда я сомневаюсь - а помнишь ли ты мое имя?
Люци, я тебя люблю, и ты это знаешь. Сейчас, при расставании, я могу это сказать вслух. Мое сердце замирает от нежности, когда я тебя вижу. Часто, когда ты спал, я приподнималась на локте и часами всматривалась в твое лицо, любовалась твоими совершенными чертами.
Я несчастна, Люци. Любовь к тебе разрывает мою душу и разум надвое. Я понимаю умом что не стала тебе по - настоящему близкой и родной - и от этой мысли меня выворачивает в немыслимой боли. Я ухожу, Люци. Вернее - сбегаю в попытке сохранить свое сердце. Я понимаю - чем дальше, тем будет хуже.
Если я все же ошибаюсь - позвони мне.
Анна".

Я еще на раз перечитал записку и ощутил огромное чувство благодарности к этой девушке. Она сама не знает - какую услугу она мне только что оказала - тем, что она меня бросила. Анна, я никогда не забуду твоего имени...
Я, еще не веря своему счастью - что все обошлось без скандалов, потоков слез и упреков, встал и обошел дом.
Анны нигде не было. Лишь в ванной, примыкавшей к спальне, была забыта косметичка - то ли второпях, то ли как предлог вернуться. Анна, мне действительно жаль, что я не взял себе труд тебя разглядеть. Ты очень красиво и достойно ушла - и при этом оставила косметичку. Чтобы был предлог вернуться еще хоть раз - или дать предлог мне - позвонить тебе. Вот только я не позвоню - я, Анна, спешу к девушке, которую люблю, и мое сердце переполнено долго копившейся, настоянной тысячелетиями нежностью.
Я подошел к телефону, заказал билеты и пошел в ванную. Я волновался так, что несколько раз поранился, сбривая отросшую за ночь щетину. После чего я подошел к компьютеру, наставил у входа к доступу администрирования вирусов, достал листок с ручкой и принялся писать Богу записку.

"Пароль, который ты у меня спрашивал - я сейчас и не вспомню, однако это не составит для тебя проблемы. Помнишь письмо, которое я написал тебе напоследок? Начинается со слов "Боже, ты подлец"? В нем - ровно шестьсот шестьдесят шесть знаков, переведешь их в двоичный код, и начинай вводить задом наперед - вот и весь пароль.

На мгновение я пакостно улыбнулся - работа долгая. И скорее всего - Бог не отдаст это письмо своим программистам, нечего их во грех вводить. В этом письме я подробно и очень убедительно расписал Богу его подлость. Так что - придется ему самому корпеть над паролем. А там еще и вирусы.
Я не доверял Богу совершенно - это раз. А во вторых - не подставляйся, и тебя никто не подставит, верно?
Ну а если я не прав - пароль Он заслужил.
После этого я выключил компьютер, положил записку во вновь присланную Библию и бросил ее в камин. Усложнять задачу - так по максимуму, верно? Умеешь читать пепел, Боже?
А потом я поехал в аэропорт.
Я еду к Рахили.
Эта мысль казалась совершенно фантастичной, я улыбался как последний идиот, вспоминая ее спящее лицо и бледно - золотые пряди, падающие с кровати на пол. Пересаживаясь с самолета на самолет, я практически не видел ничего вокруг. Я строил планы. Да, я утеряю власть над землей - но у меня останутся все мои капиталы - я очень богат, и я смогу ей ни в чем не отказывать. Я осыплю ее дождем из бриллиантов и лепестков роз. Я буду ее баловать и нежить. Да, земная жизнь коротка, но каждый день будет для нас с Рахилью наполнен нежностью и любовью.
И это - это стоит всего.
Бессмертия.
Небес.
И власти над всей землей.

[raduga]

Я летел к Рахили и злился - ну отчего, отчего Бог ранее не додумался до этого? Его раздражало наше противостояние и отсутствие доступа к управлению землей? Так вот он, выход! Предложи он мне Рахиль раньше - и я с радостью отдал бы ему все пароли, и забыл бы про нашу вражду.
Все - прах пред именем Рахили.
С бешено бьющимся сердцем я вышел из такси и оказался около аккуратного домика с белым штакетником, слегка помедлил, давя непонятную робость и все же зашагал - навстречу любимой.
Я очарую ее - снова. Она не может меня не полюбить, уговаривал я сам себя. Я ведь, черт возьми, Ангел Света, и то что ни на небе ни на земле никого нет красивей и мудрей меня - это аксиома.
Пара десятков шагов от калитки до двери дома оказались непосильной ношей. Я робел, словно первоклассник, меня бросало то в жар, то в холод.
"В меня можно влюбиться!" - шептал я сам себе. Почему - то это меня не убеждало.
Около двери я помедлил.
В доме громко звучала музыка, слышался гомон. Похоже - я попал на какую - то вечеринку. Отлично. Так гораздо проще.
И я решительно толкнул дверь. Музыка резко ударила по ушам, я вошел и осмотрелся. Большой холл первого этажа был заполнен какими - то людьми, они пили, смеялись, и разговаривали, пытаясь перекричать музыку. Мое появление никто не заметил. Я двинулся вдоль стены, высматривая Рахиль. Она должна быть где - то здесь.
- Привет! Ты кто? - оценивающе посмотрела на меня какая - то девчонка в шортиках.
- Люци, - исчерпывающе ответил я.
- Я Света. Пиво будешь?
Я покачал головой и двинулся дальше. Ангелы пива не пьют.
Меня кто-то схватил за руку, я резко обернулся и снова наткнулся на Свету.
- Пойдем потанцуем? - предложила она.
- Потанцуем? - поднял я бровь. И чуть не рассмеялся - представил себя выплясывающим коленца.
- Потанцуем, - подтвердила она и кивнула куда - то в сторону.
Я машинально кинул туда взгляд - и замер.
Я увидел Рахиль. Она безумно красиво, словно эльф на утреннем цветке, танцевала среди толпы. Легко закручивалась в стремительной спирали фуэте, и ее распущенные волосы взлетали следом за ее движением - словно в невесомости. Она купалась в музыке - холодном клубном трансе, словно сотканном из звука рассыпанных серебряных монеток. Если бы я ее не любил - я бы влюбился в нее сейчас.
" Shadows walking in the crowd, we are lost and found, but love is gonna save us..." - пел устало - равнодушный женский голос.
Да, Рахиль...
Любовь к тебе хранила меня все это время...
Спасала...
Сохраняла...
И я больше не хочу потерь.

- На Аньку засмотрелся? - ревниво спросила Света.
- Что? - я очнулся и посмотрел на нее.
- На Аньку, говорю, засмотрелся? - снова недовольно повторила она.
- Что за Анька? - не понял я.
- Ну, Анька-балерина, с длинными волосами.
Я всмотрелся в Рахиль, отметил ее действительно балетные, отточенные движения и медленно кивнул, не отрывая от нее взгляда:
- Да. На Анну.
Света фыркнула и ушла.
А я стоял, смотрел на Анну - Рахиль и улыбался как дурак.
Сейчас подойти - или выждать. Выждать - чего?
И я уже почти двинулся к ней, когда она вдруг резко остановилась, вышла из круга и пошла вглубь холла. Отлично! Сейчас я подойду, заговорю, представлюсь - а там все само собой и образуется.
Анна скользнула к дивану в углу, на котором сидел какой-то рыхлый, лохматый парень в роговых очках, что - то сказала и нежно улыбнулась ему.
Тот кратко ответил, слегка отодвигаясь.
На мгновение меня охватила ярость.
Это мне ты должна так улыбаться! - в бешенстве подумал я, прежде чем взял себя в руки. Что со мной? Я ревнив, как все итальянцы вместе взятые. Наверно, это пройдет - когда я буду уверен что Анна - моя.
И я довольно бесцеремонно присел на диван и сказал:
- Привет, я Люци.
Анна бросила на меня взгляд и равнодушно представилась.
-Я Игорь, - подал голос парень.
"Можно подумать я тебя спрашивал об этом", - злобно подумал я. Я не мог простить ему улыбки Анны.
- Ты танцевала очень красиво, я за тобой наблюдал.
Анна поманила меня пальчиком и холодно сказала:
- Ты Игоря около меня видишь?
- Ну? - я был несколько сбит с толку.
- Так вот, он - мой парень, - совершенно ледяным тоном закончила она.
- Ясно.
Не так я представлял себе эту встречу. Не так. То что у неё есть парень - не смертельно. Было бы страннее, если бы его не было - Анна очень красива. И ее реакция на комплимент - всего лишь доказывает, что ей слишком много их говорили. Что она устала от обожателей. И что она хочет быть верна своему так называемому парню.
Я холодно поймал взглядом глаза Игоря. В них немедленно отразился какой - то ужас. Видимо, уловил мою смертельную ненависть. Вообще - то к ней примешивалась большая доля зависти - но ему об этом знать не обязательно.
"Исчезни", - мысленно процедил я. И возможно, тогда я смогу не вспоминать о том, как улыбалась Анна тебе минуту назад.
- Я сейчас, - невнятно пробормотал он и торопливо соскочил с дивана.
- Я с тобой! - вскрикнула моя любимая, но Игорь помотал головой и пошел к выходу.
- Поговори со мной, - попросил я. - Я не буду больше тебе делать комплиментов.
Она насмешливо приподняла бровь, и я затаил дыхание - это она от меня, тогда, научилась этому жесту.
- У меня есть девушка, и я ее обожаю, - уверил я ее для закрепления успеха. - Просто поговорим - можно?
- Так почему бы тебе не поговорить со своей девушкой? - бросая взгляд на дверь, за которой скрылся Игорь, предложила она.
- Анна, мне одиноко, - печально произнес я. - Очень. Просто посиди со мной.
Я словно ставил сцену. Выверял каждое слово, режиссировал каждый жест. Я не мог позволить себе - не завоевать ее снова. А печальный и красивый парень, ищущий беседы - практически беспроигрышный вариант.
Анна с тоской снова посмотрела на дверь и с досадой воскликнула:
- А уж мне - то как одиноко! Но я ведь не плачусь об этом малознакомым людям!
- Ты? Одинока? - поднял я бровь. - А как же эээ... друг?
- Что ты понимаешь? - мгновенно ощетинилась она.
- Дай руку, - спокойно протянул я к ней ладонь.
- Зачем?
- Дай!
Она помедлила и наконец вложила узкую изящную кисть в мою лапищу. Я накрыл сверху ее ладошку - своей, и принялся сканировать ее тело и душу.
Через минуту я знал о ней все.

В детстве она боялась темноты - до ужаса, до дрожи, и хотела стать учительницей. Я знал, что она была некрасивым ребенком и ей пришлось пройти долгий путь до уверенной в себе и ослепительной девушки. Узнал, что было всего два романа - в первый раз бросили ее, второй - она. Испугалась, дурочка, что ее снова бросят - и упредила удар. С Игорем - что-то непонятное. Я пропустил это и пошел далее. Один аборт год назад - меня неприятно это кольнуло. Очень неприятно.
- Ну? - требовательно спросила Анна.
- У тебя шрамик на бедре и детство ты провела у бабушки, - сказал я. - Верно?
- Верно, - слегка улыбнулась она. - Ты чего, экстрасенс?
- А это что за зверь? - улыбнулся я в ответ, ободренный ее улыбкой.
"... we are lost and found..." - напомнил серебристый девичий голос.
"Я помню, - подтвердил я, - я нашел, и больше не потеряю".
- Я пойду, - она словно очнулась и попыталась выдернуть свою руку.
- Секунду, - удержал я ее и мгновенно перекачал из ее души нераспознанный файл с Игорем.
- Я пойду, - она выдернула руку и ушла. Влилась в толпу танцующих, растворилась в музыке - такой холодной и такой пронзительной.
Я смотрел на нее, считывал файл и думал.
Игорь безусловно для нее не пара. Кто он - и кто она. Она - балерина, красавица и умница. Из хорошей семьи. Игорь - менеджер в заштатном магазине электротоваров. Да и дело не в этом кто он и кто она. Дело в том, что Игорь ее не любил. Мне было странно осознавать этот факт - ту, что обожает много тысячелетий Люцифер, Ангел Света - не произвела особого впечатления на менеджера Игоря.
Хотя нет...
Он ее любил...
Первые полгода.
А потом он пресытился ей и полюбил другую. К красоте Анны тоже можно привыкнуть и перестать ее замечать, как оказалось. Вот только моя Рахиль - Анна не захотела его отпустить. И он вернулся - для того чтобы с того момента превратить ее жизнь в ад. Она мирилась с его изменами. Она мирилась с его равнодушием. Мирилась с невнимательностью. И сделала аборт, понимая что одной малыша, у которого никогда не будет отца - ей не воспитать.
Отчего все так?
Этого я не понимал совершенно. Возможно - все дело в том, что она на этот раз родилась в России? Загадочная русская душа и все такое? Другого объяснения я не находил.
Подумав, я бросил последний взгляд на любимую и вышел из дома - поговорить с Игорем. Дам ему денег - пусть валит куда хочет, лишь бы она его больше никогда не увидела.
Он стоял и курил на крыльце.
- Что у тебя с Рахилью? - отрывисто спросил я.
- С кем? - не понял он.
- С Анной, - поправился я, досадуя на оплошность.
- Ничего, - пожал он плечами.
- Как ничего? - поднял я бровь. - Ведь она сказала что ты ее бойфренд.
- Послушай, а тебе какое дело? - очень вежливым тоном осведомился Игорь. - Она тебе нравится, так? Дерзай.
Он выкинул сигарету и прошел мимо меня в дом.
- Постой! - велел я, хватая его за руку.
- Чего тебе? - выдернул он ее у меня - тем же самым жестом, как и Рахиль - Анна до этого. Дверь за ним схлопнула.
А я стоял на крыльце, смотрел в ночное небо и чувствовал сырое дыхание ветра.

[raduga]

Я чувствовал облегчение - и обиду. Я просканировал Игоря - он не собирался становиться на моем пути. Он считал мою Анну обузой, непонятно за какие грехи навешанной на него. Слишком слабый, он не мог противиться ее яростному желанию быть вместе. Он покорился, но в глубине души у него цвела надежда - а не соблазнит ли кто Анну, освободив его таким образом от нее. А она, вопреки всем его мечтам, даже и не смотрела на других парней.
Он не был плохим парнем, этот Игорь. Он просто не любил Анну. Тяготился ей. Почти ненавидел, с тоской ожидая освобождения от ее навязчивой любви.
Я словил на свою щеку первую дождевую каплю и вернулся в дом. Анна все так и кружилась в танце.
Я нашел или потерял?
Ха! Конечно нашел. Клин выбивают клином. Я нашел взглядом Игоря - на том же диванчике - и направился к нему.
- Мне нравится Анна, - сообщил я ему. И уселся рядом, ожидая его реакции. Если он сейчас врежет мне, скажет мне непечатное - он будет жить долго и наверно счастливо.
- Дерзай, - пожал он плечами и оценивающе посмотрел на меня. Потом широко, от души улыбнулся и снова кивнул: - Дерзай.
- Но она тебя вроде любит? - осторожно поинтересовался я.
Он пожал плечами.
- Ты ей не подходишь, - жестко сказал я. - Ты никогда не боялся, что она очнется - и бросит тебя?
- Я предпочитаю об этом не думать, - сухо ответил он. - И вообще, у нас в последнее время большие проблемы.
- Большие, - кивнул я, не отрывая от него взгляда.
Ее горе из-за твоих измен. Ее боль из-за твоего равнодушия. Ее втоптанные в прах надежды. Ее морщинки у глаз, которые появились за те годы, что она ждала, пока ты повзрослеешь. Ты ни разу не подарил ей цветка - но вот ее слезами можно оросить Сахару. И тот нерожденный ребенок. Маленькая светловолосая девочка с серыми, как у тебя глазами. Анне уже почти тридцать - сколько еще она бы промучилась с тобой?
Я помогу тебе, Анна.
Я избавлю тебя от такой жизни.
Потом я коснулся его руки своей, и, глядя на танцующую, сказочно прекрасную в движении Анну, не колеблясь более внес эррор в код Игоря. Я почувствовал, как в его мозгу тут же лопнул маленький, но важный сосудик, и он обмяк.
Король умер.
Да здравствует король.
Я запоздало укорил себя - ну зачем надо было делать это тут? Нет чтобы где - нибудь в другом месте, не на ее глазах. Но слишком уж он меня взбесил этот менеджер, причинивший столько горя моей любимой.
И тут Анна в добром десятке метров от нас - замерла.
Словно что - то почуяла.
Медленно обернулась, посмотрела на меня, на Игоря и торопливо пошла к нам.
- Что с ним? - тревожно спросила она.
- Да вот сидел, разговаривали, а потом он вроде как уснул, - развел я руками. - Перепил наверно.
Она, не слушая меня, торопливо схватил его за руку
- Игорь, - тихонько позвала она. - Игорь!
- Да что ты так переживаешь, - поморщился я.
- Игорь, - тревога в ее голосе усилилась, она рванула ворот его рубашки и припала щекой к его бледной безволосой груди.
- Игорь! - неверяще закричала она, видимо, не уловив стука сердца.
- Игорь! - она трясла его, словно надеясь что от этого что - то сдвинется в его теле и он снова откроет глаза.
- Игорь!!!
Вокруг мгновенно собрался народ.
- Скорую надо вызвать, - неуверенно предложил кто - то, перекрывая серебристый голос певицы.
- Так Шурик врач! - воскликнул кто - то, - где он?
- Шурик! - закричали все разом.
- Игорь, - непонимающе шептала Анна, сидя около него на корточках и гладя его по голове. - Все будет хорошо, все...
И слезы ее текли по неподвижному лицу.
Я поморщился. Я был готов к тому что его смерть не понравится Анне. Это проходит. Гораздо неприятнее было смотреть как Анна, не стесняясь никого с щемящей нежностью целует застывшее лицо Игоря - легкими, как движения крыльев бабочки, поцелуями.
- Анна, я с тобой, - напомнил я ей.
Она, глядя на меня безумными глазами, раздельно сказала:
- Пошел к черту. Мне нужен только он.
- Он мертв! - закричал я.
- Мертв? - непонимающе посмотрела она на меня.
Тут сквозь толпу протиснулся худой парень, приоткрыл Игорю веко, послушал пульс и вскинул на людей тревожные глаза:
- Ребята, Игорь умер...
Наступившую на мгновение тишину прервал отчаянный крик Анны.
- Нет! - рыдала она. - Нет, Игорь!!!
Люди, пряча глаза, отходили от нее.
Я вышел из дома. Я не мог слышать рыдания Анны, которые что - то рвали в моей душе. Что - то они мне напоминали.
"Это пройдет", - уговаривал я сам себя.
Я сел на крыльцо, заткнул уши и посмотрел на ночное небо.
"Ты меня обманул, Люци", - сложились в надпись звезды.
- Ты тоже, - ровно ответил я.
"- Я отдал тебе Рахиль", - опровергнул Господь мои слова.
- Ты отдал мне Анну. А я отдал тебе пароль, - пожал я плечами. - Ты же не просил пароли от всех тринадцати последовательных входов.
Бог помолчал, потом с виноватыми нотками в голосе - неслыханное дело - сказал:
"- Я не знал, что так получится".
- В следующий раз, едва она родится - скажи мне, - устало попросил я. - И я отдам тебе оставшиеся пароли.
"- Договорились".
- Я уже смертен? - внезапно спросил я.
" - Нет, - с сожалением отозвался Господь в моей душе, - сделка не состоялась".
И тут я наконец вспомнил, где я слышал такие же как у Анны рыдания. Много веков назад один глупый ангел так же рыдал, бродя по пеплу Гоморры. Так же его сердце разрывалось от горя и жизнь казалась конченной. Я тогда, признаться, очень не хотел жить - но что сделается бессмертному? Вода выталкивала меня, огонь лишь опалял кожу.
"... but love is gonna save us..." - напомнила девушка с серебряным и равнодушным голосом, окуная меня в свою музыку, словно в холодный горный поток. Он накрыл меня с головой, заковывая льдом сердце, анестезируя мою душу. Я вынырнул из него, жадно хватая воздух.
"... but love is gonna save us..." - повторила девушка.
Я закрыл глаза.
Хорошо, Анна.
Я тебя люблю.
Я не обреку тебя на те же самые мучения, через которые прошел я. Кто же знал, что этот Игорь стал для тебя единственной настоящей любовью в твоей теперешней жизни, и что ты не захочешь меня - ни под каким соусом, так же как и других? Кто ж знал, что его смерть разобьет тебе сердце?
В прошлый раз я отнял у тебя жизнь, Рахиль. Теперь, похоже - тоже.
Я посмотрел на часы.
Прошло четыре минуты. Необратимых изменений в мозге еще не произошло.
Я неторопясь вытащил сотовый, набрал номер на другой стороне планеты и сказал:
- Анна? Привет, это Люци. Ты забыла у меня косметичку... Завтра я приду к тебе с ней, ладно?
- Я тебя жду. Всегда жду, - просто ответила она.
Я помолчал и наконец спросил.
- Ты правда любишь меня?
- Больше жизни, - медленно поклялась она.
- Тогда жди меня завтра, Анна! Я обязательно приду!
Я захлопнул крышку сотового, еще раз кинул взгляд на циферблат часов и неохотно поднялся со ступенек крыльца.
Я не позволил себе смотреть на Анну - эту. Предельно четко, с пронзительной ясностью я понял, в чем была подлянка Бога. Да, это Рахиль, моя родная и любимая девочка. Только она уже прожила двадцать восемь лет - и годы мяли ее душу, словно глину в руках гончара. И время-гончар - не тот, что века назад, от моей Рахили не осталось и следа. Я аккуратно обошел ее, чувствуя какое - то презрение и злость - за то, что я ее так любил, а она меня предала.
Не узнала...
Не полюбила...
Я слегка взлохматил волосы Игорю, снова переписывая его код и восстанавливая поврежденный сосуд. Как только я уловил его вздох, я развернулся и не оглядываясь пошел прочь. Я шел, понимая что больше я сюда не вернусь. Шел, с какой - то безумной надеждой - что она догонит меня, не эта чужая Анна, а моя Рахиль, обнимет и никуда не отпустит. Шел, и серебристый голос пел мне вслед:
"...we are lost
and found
but love is gonna save us..."

Дождь разошелся вовсю, я шел и капли струились по моему лицу.
- Господи, что мне теперь делать, - неумело стирая их, шептал я. Остановился - и все же оглянулся.
Анна, стоя на крыльце - обнимала Игоря, припадала к его плечу, впечатываясь в его тело - словно боясь, что он может исчезнуть. Она обнимала его - словно самое драгоценное в жизни.
Что ж, наверно так и есть.
Я повернулся и пошел, иногда поглядывая ввысь.
"Бойтесь сбывшихся желаний", - сияла выложенная из звезд надпись на небе.


* В рассказе использован текст композиции DJ Бенни Беначчи "Love Is Gonna Save Us"
** Я чту Господа как Бога нашего и ни в коем случае не являюсь поклонником Сатаны. Данный текст рожден размышлениями над Библией - уж слишком неясно говорится в ней о причине ниспровержения Люцифера на землю. Слишком странно выглядит дальнейшее невмешательство Господа в земные дела.
*** Приношу свои извинения оскорбленным бабочкам

Стрельцова Мария

[raduga]

Не Галатея

Скульптор смотрел на нее влюбленными глазами, а она, нисколько не стесняясь своей наготы, вертелась, сгибалась и разгибалась перед большим, во всю стену, зеркалом. Да и чего ей было стесняться, если она столько времени не знала, что такое одежда?
- Это что?
- Где?
- Вот это. Что это такое? Что это за складочка?- недовольно повернула она прелестную головку и показала оттопыренным пальцем на свой бок.
- Ну, радость моя, это - складочка, которая всегда появляется, если согнуться вбок, но она красивая! Это правда! Я люблю эту складочку! Я люблю всю тебя! А иначе бы...
- ...Ну, нет,- не слушала та,- складочку придется убрать. Лик-ви-ди-ро-вать,- по слогам, со вкусом произнесла она новое слово, пришедшее в голову.
- Но как же, солнышко...
- А это, вот это - что такое, а?
Она похлопала себя ладошкой по подбородку.
- Ты мне что, второй подбородок приделал, что ли?
- Какой второй подбородок?- в ужасе всплеснул он руками.- Что ты выдумываешь?
Она опустила голову вниз, плотно прижав подбородок к груди, и посмотрела искоса в зеркало:
- Вот же! Ты что, не видишь? Тоже мне - художник! Нет, так не пойдет. Это тоже надо будет убрать,- она еще раз взглянула в зеркало.- ...И живот. Ты слышишь?
- Но как...
- И еще,- она крутнулась, смотря в зеркало через плечо.- Эта толстая задница не может принадлежать мне!
- Ты совершенна! Ты - закончена!
- Что-о-о-о? Как это - закончена? Это,- она выделила голосом, да еще рукой обвела свое отражение в зеркале,- показывать нельзя. Понимаешь? Немедленно, сию же секунду убери все это. Или...
- Хорошо,- сказал он, беря в руки молоток и перебирая на рабочем столе свои инструменты.- Я все понял. Становись обратно.
...
Через день к нему пришел лучший друг, который видел рождение великого чуда с самого начала - от куска мрамора до почти живой в своей красоте и замершем жесте скульптуры.
- Ну, как? Ты закончил свою Галатею?
- Да, пожалуй,- протянул нехотя скульптор, мрачно сидящий на простом табурете в углу студии.
- Я могу поглядеть?
- Смотри...
Тот обошел вокруг скульптуры, накрытой белой простыней, приподнимая то один, то другой ее край, а потом отошел и сел на второй табурет возле друга. Помолчали немного.
- Ноги просто прекрасны...
- Ага.
- И грудь. Ты знаешь, она...
- Да, конечно,- равнодушно кивнул скульптор.
- Эта шея...
- Угу... И бедра, и руки, и лицо... Слышал уже.
- Но...
- Вот именно. Ты тоже заметил?
- Это не она...
- Да. Это - не она.
Пигмалион вторую ночь сидел возле своей гениальной скульптуры, отвечающей всем критериям женской красоты. Но это была не она. Это была не Галатея.
Она не оживала.

© Copyright Карнишин Александр

[Вега]

КОГДА РОДИЛАСЬ МОЯ ПЕЧАЛЬ
Когда родилась моя Печаль, я заботливо выхаживал ее и оберегал с нежностью и любовью.
Моя Печаль росла, как и все живое, росла сильная, прекрасная, исполненная прелести и очарования.
И мы с Печалью любили друг друга и любили окружавший нас мир, потому что у Печали было доброе сердце и мое рядом с нею становилось добрее.
Когда мы с Печалью разговаривали, наши дни обретали крылья и сновидения обвивали наши ночи, потому что Печаль говорила ярким языком и мой язык становился рядом с нею ярче.
Когда мы с Печалью пели, соседи садились у окон послушать нас, потому что наши песни были глубокими, как море, и их мелодии были полны причудливых воспоминаний.
Когда мы шли вместе с Печалью, люди провожали нас нежным взглядом и шептали вслед самые ласковые слова. А иной раз посматривали на нас завистливыми глазами, потому что Печаль была благородна и я гордился ею.
Но моя Печаль умерла, как умирает все живое, и оставила меня наедине с моими мыслями и раздумьями. И теперь, когда я говорю, слова свинцом падают с губ. Когда я пою, соседи не хотят слушать моих песен. Когда иду по улице, никто даже не взглянет на меня. И только во сне я слышу, как кто-то сочувственно говорит:
-- Глядите, вот лежит человек, чья Печаль умерла.

А КОГДА РОДИЛАСЬ МОЯ РАДОСТЬ
А когда родилась моя Радость, я взял ее на руки и, взойдя на кровлю дома, вскричал:
-- Приходите, соседи, посмотрите, что за Радость сегодня родилась у меня! Приходите, люди добрые, поглядите, как она беззаботно веселится и смеется под солнцем!
Но, к моему великому изумлению, ни один из соседей не пожелал посмотреть на мою Радость.
Семь месяцев подряд каждый день я всходил на кровлю дома и возвещал рождение Радости, однако никто не внимал моим словам. Так мы и жили, я и Радость, в полном одиночестве, и никому не было до нас дела.
И вот лицо Радости сделалось бледным и печальным, потому что ничье другое сердце, кроме моего, не восторгалось ее очарованием и ничьи другие губы не касались поцелуем ее губ.
И вот Радость моя умерла -- не вынесла одиночества.
И теперь я лишь тогда вспоминаю умершую Радость, когда вспоминаю умершую Печаль. Но память -- это осенний лист, который, прошелестев на ветру, умолкает навсегда.
(с)

[ADv]

Сообщение от Вега

Но моя Печаль умерла

Сообщение от Вега

И вот Радость моя умерла

И сия пучина поглотила ея в один момент. В общем, все умерли... (с)

[Вега]

[Вега]

Мир и мы

Давным-давно один король построил огромный дворец. Это был дворец с миллионами зеркал. Абсолютно все стены, полы и потолки дворца были покрыты зеркалами. Как-то во дворец забежала собака. Оглядевшись, она увидела множество собак вокруг себя. Собаки были повсюду. Будучи весьма разумной собакой, она оскалилась, чтобы на всякий случай защитить себя от этих миллионов окруживших её собак и испугать их. Все собаки оскалились в ответ. Она зарычала - они с угрозой ответили ей. Теперь собака была уверена, что жизнь её в опасности, и стала лаять. Ей пришлось напрячься, она стала лаять изо всех сил, очень отчаянно. Но когда она залаяла, те миллионы собак тоже начали лаять. И, чем больше она лаяла, тем больше отвечали ей они.

Утром эту несчастную собаку нашли мертвой. А она была там одна, в том дворце были лишь миллионы зеркал. Никто не дрался с нею, вообще не было никого, кто мог бы драться, но она увидела саму себя в зеркалах и испугалась. И, когда она начала сражаться, отражения в зеркалах тоже вступили в борьбу. Она погибла в борьбе с миллионами собственных отражений, окружающих её. Если нет никаких препятствий внутри Вас, то не может быть никаких препятствий и вовне, ничто не может встать на Вашем пути. Таков закон.

Мир - это всего лишь отражение, это огромное зеркало.
(с)

[raduga]

ненужные псы
Говорят, у собак тоже есть свои святые, но люди не знают их имен. А собаки помнят, и им не очень важно имя.
Давным давно, когда небо тесно оплетало облаками землю, а горы были моложе, где-то высоко в горах раскинулась маленькое селение. Спокойно текла жизнь на высоте, стада овец бродили по зеленым пастбищам, коровы в изобилии давали молоко, но славу деревни составляли ее псы - мощные, сильные создания, охранявшие жителей и от хищного зверя, и от недоброго взгляда, и от непогоды, и от неудачи. Уважали люди псов и в праздники, и в будни, щедро делились с ними припасами, и не обходила удача селение стороной, славилось оно изобилием.
Но времена меняются, как меняется погода, как всходит и заходит луна, и вот пришло оно, время перемен. Неурожайные года настали в селе, и скота стало меньше, но люди по-прежнему верили в удачу и помощь псов даже в минуты бессилья и отчаяния, а псы оставались рядом - у знатного породистые тяжеловесы, а у последнего нищего дворняги-полукровки, но и богач, и бедняк почитали их одинаково, ибо в горах пес и согреет, и накормит, и защитит. Тогда-то, в один из черных годов, пришел в селение проповедник. Не один пришел, с семьей, за ним брели жена с дочерью-красавицей, девушкой с лунными очами и кожей цвета льда на солнце - все умела, все могла ледяная дева, да только не плакала, чуть что - рассыпалась смехом мелкими колючками под кожу, инеем в висок; шли они, и метель пестовала их следы, и зима опускалась на плечи.
Сельчане добородушно встретили пришельца, уважали они странников, а проповедников вдвойне, за близость к богу. Дали ему с семьей кров, справили дом, подарили самого лучшего щенка, ибо что за горец без своего пса. А проповедник все молчал и рта не размыкал, ибо ждал он праздника и знака.
И вот воскресным днем растворились врата церкви, и ступил туда странник, поднялся на кафедру, и ледяным огнем обжигала речь его. И говорил он не о мире, но о гневе, не о тишине, но о грохоте, не о покое, но о боли, не о лете, но о зиме: ибо далеко ушли от господа зимы селяне, много у них святых и застилают они деревне божий свет, и даже псов они почитают превыше создателя, а меж тем каждая скотина и тварь в земле служит для пользы человека, и износившиеся орудия выбрасывают...
И сердца слушавших леденели, как леденели очи дочери проповедника, и руки становились холодными, как дыхание зимы на волосах жены странника, и разговаривали они меж собой звеняще, как звенят сосульки на карнизах церкви.
И шла толпа жителей по селу, и отбирали они средь псов полезных и бесполезных, и износившихся да старых гнали прочь, ибо нет людям ни святых, ни посредников, ни привязанностей, а только они да ледяное дыхание господа зимы вверху, в небе.
Дошла толпа почти до самой околицы да и добралась до нищей хижины. В хижине обитала девушка, сирота без роду, без племени, ни козы, ни овцы, и из псов - дворняга старая трехногая. И вопросил проповедник: есть ли у тебя привязанности, и есть ли для тебя святое в земле этой?
Посмотрела молодая нищенка в глаза ледяного странника и показала на старую дворнягу: есть.
- Есть, - зашебуршали замерзшие деревья.
- Есть, - засвистел ветер.
- Есть, - осыпался снег с кровли хижины.
- Изгони ее, - люто глянул проповедник, и замолчали зачарованные жители, только колокольцами рассмеялась ледяная дочка странника, красавица, да старухи мели взглядами пол так, что снег скрипел.
А нищая девчонка и не подумала слушать странника, прижала к себе псину да вылезла через заднюю дверь за порог - и в вековой лес, пойди разбери ее следы. Терять ей нечего, а самое дорогое взяла она с собой.
Наутро проповедник собрал ополчение, окликав девицу ведьмой. И собрались жители, суровые и серьезные, мужчины и женщины, и дети, и подростки, кто с рогатиной, кто с серпом, а кто с кинжалом, ловить ведьму горную. И вела народ дочка проповедника, прекрасная, как зима во плоти, и звонкая, как горный хрусталь, и кто видел такую красоту, готов был пойти на край света, не только прочесать местные ущелья да чащобы.
Долго ли, коротко ли, настигли они нищенку с дворнягой на мосту над пропастью, и вихри раскачивали мост так, что любой человек запросто сгинул бы в этой снежной круговерти.
Но засмеялась ледяная дева, дочка проповедника, и как осколки, входил ее смех в виски, и шагнула она в самую метель на горный мост, сделала шаг, другой, третий... и поскользнулась, дернулась, повисла, цепляясь пальцами за перила. И с другой стороны моста сделала шаг ей навстречу нищенка, а стaрая дворняга нащупывала ей дорогу сквозь метель, и еще сделала шаг, и еще, и дала руку, вытянув ледяную деву.
Молча возвращались в селение жители, и брела меж ними нищенка убогая со своей дворнягой, и шествовала ледяная дева, да только колокольчиковый смех не слетал с ее уст.
И вышел навстречу проповедник (а людская молва летит быстро, и кто-то уж успел доложить о танцах над пропастью), хмуро поглядел на дочку да нишенке бросил:
- Проси чего хочешь.
И показала ведьма-побирушка на ненужных собак.
И шла из села, а за нею шли бесполезные псы, а люди смотрели вслед уходящим. А наутро в селении не осталось ни единого пса, ни хозяйского, ни безхозного, и следы их остыли в снегу, и даже малый щенок дочки проповедника сгинул с остальными псами.
И ледяная дева села и заплакала впервые в жизни теплыми слезами.
Нищенку и псов больше в горах не видели. Впрочем, говорят, у собак есть свои святые, но люди не помнят их имена, а псы много не скажут.
(с)

[raduga]

Счастье

Сегодня у входа в метро раздавали счастье: мужчина в помятой одежде, виновато улыбаясь, протягивал прохожим разноцветные листочки.
Я заметил его случайно и, глядя на то, как утренний поток старательно обтекает его с обеих сторон, подумал, что у него просто нет шансов. Совсем.
Чуть поодаль две бойкие девчушки предлагали СПА, солярий и минеральные воды. У них брали. Конечно не каждый второй и даже не пятый, но брали. Особенно женщины. По девушкам сразу было видно - все серьезно, представительно и качественно.
Напротив - бабуля, то ли грузинка, то ли абхазка, кто их разберет. Из этих. Обставилась дарами природы - торгует. С утра не берут, но смотрят заинтересовано, делают в голове пометки: надо бы на обратной дороге... И бегут дальше.
С утра не до черешни с малиной. В стремительном движении мегаполиса нет времени на остановку, важен лишь пункт назначения: утром - на работу, вечером - домой. Все на бегу, все рассчитано: второй вагон из центра, две остановки на трамвае, пять минут пешком. Все остальное - на автомате. Особенно, если не выспался. Я - робот...
Ребенок потянулся ручкой к разноцветным бумажкам - детям пока еще интересно, что вокруг них. Мамаша на ходу отдергивает дочку в сторону - не надо ничего брать у дяди. Да к тому же, судя по виду, у бродяги, алкоголика и сумасшедшего. Но это все молча, не сбиваясь с темпа. Лишь по лицу пробегают субтитры невысказанных слов. Мужчина читает их, пытается улыбнуться ребенку, но поток уже унес их прочь.
Вот кто-то остановился: то же помятый, но вдобавок не бритый и не очень трезвый. Этот никуда не спешит: с утра выпил - весь день свободен. Слышно как о чем-то говорят, но слов не разобрать.
- Да пошел ты! - освобожденный на сегодня отвернулся, разочарованно махнул рукой и поплелся дальше. Кина не будет. Интересно, что он ему предложил?
Как ни странно, я сегодня не тороплюсь - то ли погода отличная и не хочется нырять на полтора часа под землю, то ли просто надоело. Не знаю. Остановился неподалеку, пытаюсь рассмотреть, что у мужика в руках. Не то чтобы стремно подойти, но и завязывать беседу пока не очень хочется.
Листочки странные, совсем без текста. С обеих сторон кружочки, как рассыпанное конфетти. Не реклама, не билеты - просто цвета. Такие в детском садике на уроках труда делают. Но сделаны качественно, похоже, полиграфия.
- Девушка, возьмите себе счастье. - Напротив мужчины остановилась молодая дама: сумочка, прическа, обручальное кольцо.
- Не себе, так мужу отдадите или детишкам. - Мужчина протягивает даме листочек. - Просто так. Возьмите. Это же простое счастье. Я не продаю, мне ничего не надо. Смотрите, какое оно.
Мужчина поворачивает листок и по нему пробегает луч солнца. И каждый кусочек конфетти вспыхивает маленькой звездочкой. Круто! Я вдруг ощутил, что мне стало легко-легко. Как в детстве, когда целый день у тебя получаются твои детские дела, никто не ругает, а наоборот все только хвалят, и вечером ты ложишься в кровать и думаешь, что это был самый счастливый день в твоей жизни. Я уже и забыл, что так бывает.
Дама на секунду замирает, потом решительно поворачивается и уходит. Мужчина все еще пытается улыбаться, но улыбка сползает с его лица как раскисшая бумага. Плечи опускаются, он вздыхает, но продолжает протягивать свои листочки.
Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Фантастика! Вот уж действительно, простое счастье! Хочется броситься к мужику и взять у него листочек. А, если получится, выпросить несколько. Штук десять. Нет, мало, надо просить двадцать. Судорожно пытаюсь посчитать, загибая пальцы: мне, жене, детям, родителям, друзьям. Блин, интересно они одноразовые? Надо узнать, где он их берет или договориться о встрече. Ладно, возьму сколько даст, потом разберемся...
И в этот момент мне становится стыдно. Стыд накатил волной, стерев из души следы простого счастья. Я вдруг понял, что думаю о нем, как о сувенире из дешевого магазина. Как о пачке сигарет: достал, закурил, стал счастливым. И что через некоторое время, я к этому обязательно привыкну. Я привыкну быть счастливым в любой момент, когда захочу. И перестану это замечать. Перестану обращать внимание на те события, которые на самом деле могут подарить самый счастливый день в моей жизни.
Я шагнул в поток и пошел в сторону подземки.
- Молодой человек, возьмите себе счастье. - Мужчина протянул мне листочек.
Я остановился и несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.
Я отвернулся первым: "Спасибо, не надо..."

© Copyright: Ян Петровский