 |
 |
 |
22.11.2009, 19:46
|
|
|
САМИЗДАТ
Tresor
(фр.) сокровище, клад; (нем.) сейф
Регистрация: 17.11.2009
Сообщений: 46,468
22.11.2009, 19:46
Рейтинг:
 (1 голосов - 4.00 средняя оценка)
Во многих темах, как я заметил, появляются художественные произведения местных интеллигенток и интеллигентов.
Но почему бы им, произведениям этим, не собираться в одном месте?!.. Например, здесь... |
|
|
Просмотров: 191426
|
|
|
23.11.2013, 22:48
|
#482 | |
|
Постоянный участник
|
Цитата:
 Светлана, твоя героиня *отомстила*, разумеется.. Хорошая, светлая душа пусть и сотый раз и в сотой жизни все равно остается навсегда такой же чистой и светлой, как в первой.. Спасибо тебе за рассказ и грушевый компот)  Мне как всегда очень и очень понравился.) 
|
|
|
|
|
|
28.11.2013, 21:00
|
#483 |
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
Я ухожу рассказ ______________ Листва в парке была рыжая, страшная – и под ногами, и на ветвях. Стояла жуткая жара. Казалось, на деревьях развешаны вырезанные из жести пластины – такой скрежет сыпался с них вместо свежего шелеста. На жёсткой сгоревшей траве листья под ногами рассыпались в сухую ржавую пыль. Вода в пруду цвела обильной гнусной зеленью, стояла, как кисель. Даже вороны брезговали пить её. Всё было таким сухим, ломким. Всё раздражало, особенно – хриплые громкие взвизгивания неизвестно зачем приведённых в парк детей. На свежий воздух? Да в этом воздухе пыль стояла – широкими, дрожавшими сквозь солнце столбами. Курить было противно, не курить – ещё противнее: появлялся мерзкий металлический привкус во рту, словно он долго сосал дверную ручку. Он сигареты хоть слюна изредка на язык набегала. Мороженое, купленное им у входа в парк, только обостряло жажду. Но он почему-то всё не вставал со скамейки, чтобы перейти через дорожку и купить в киоске бутылочку воды. Так и сидел в скупой дырявой тени сожжённых солнцем ветвей, прикуривая от одной сигареты другую и тщательно растирая окурки каблуком – пыль к пыли, прах к праху… На этой скамейке той давней зимой они как-то раз слепили маленького снеговика. Она разгорячилась, щёки её зарделись, зелёные глаза казались карими от прилива крови. Он тоже возился в снегу, с полузабытым удовольствием – с детства в снежки не играл и снеговиков не лепил, - набирая его полные руки. Они слепили забавного снежного уродца, дружно решили, что он похож на их декана, окрестили его этим именем и оставили стоять «навечно» на скамейке. Навечно – до весны. Какой же это был курс?.. А какая была зима! Снежная, белая, свежая… Через несколько дней, здесь же, у этой скамейки – они пришли проведать «декана», - он и сказал, что не любит её. Сказал правду, но от этой правды у него почему-то что-то заныло, засосало в груди. Он заставил себя вскинуть глаза и взглянул ей прямо в лицо. Увидел расширенные зрачки, приоткрытый рот… она слабо улыбнулась ему – она не поняла. Пришлось ему сказать эти слова ещё раз. Она нахмурилась и вдруг отступила от него. На шаг, второй… Движения её были замедленными, как во сне. Медленно сняла она шапку, медленно, не глядя, сгребла со спинки скамейки горсть снега. «Декан» вдруг упал и рассыпался. Медленно, с силой прижимая ладонь к лицу, она провела рукой сверху вниз, от лба до шеи, засыпав снегом воротник своего зимнего пальто. Её тихое: «Почему…» - без вопросительной интонации – было ли оно всё же вопросом - или ответом? Одно это слово – и она замолчала, глядя куда-то далеко-далеко – не на него. Он и сам не знал – почему, знал лишь, что правда – не любит. С ней было хорошо; с ней было очень, очень хорошо. Она ему не надоедала, она была такая весёлая, она умела молчать… Что ещё? Да всё! Всё в ней было хорошо. Но – она не сливалась с ним. Он спрашивал себя: может, поэтому? Поэтому – не любит? Значит, ему нужен был человек, который захотел бы не оставаться собою, а стать частью его самого? Нет, он такого тоже не хотел. Он не знал бы, что ему делать с этой внезапно появившейся частью его самого. Зачем ему ещё одна рука, нога… душа?.. Она могла по своему желанию перейти из своего мира – в его, оставаясь при этом собой. Он – не мог. Он пытался. Он - честно - пытался! Да, ему тоже нравились розовые облака над рекой; он ценил тихие звуки сумерек, которые она так любила, сливавшиеся с умирающим светом закатного солнца и запахом трав; он знал, что купола церквей – красивы; он отдавал себе отчёт, что бывает красив и красный кленовый лист под ногами… Он тоже всё это видел, но видел как-то иначе. А она всё это – любила. По такому парку она могла бродить часами, и всё время он должен был быть готов к тому, что она – вдруг – побежит вперёд: захочет поднять с дорожки какую-нибудь забавную, по её словам, палочку, или подпрыгнет – неожиданно, - чтобы коснуться рукой низко свисающих ветвей; или тряхнёт тоненькое деревце, чтобы их обоих осыпало - берёзовыми ли серёжками, каплями ли недавно пролившегося дождя… Она играла – без игры. ТАК он не мог. Она словно каждый день открывала мир заново. А для него этот мир был раз и навсегда установленной кем-то (или чем-то) данностью. Для неё любая лягушка, выпрыгнувшая на дорожку из пруда, была царевной. Для него – просто лягушкой. Она, наверное, и в этом сгоревшем от страшной летней жары парке нашла что-нибудь… своё. А его – его этот парк сейчас просто бесил! Она радовалась всему. Он – просто жил. - Я ухожу, - сказал он в тот давний зимний день. Он и ушёл бы, но почему-то не мог сдвинуться с места. Она молчала. Он стоял, стоял, как дурак… И тогда она ушла сама. Отвернулась от него – и ушла. А на следующий день, в институте, при всех, подошла и бросила перед ним на стол, на его конспект, деньги: - Это вам за такси на той неделе… - и назвала его по имени-отчеству. Он взял деньги – растерявшись, машинально. И до сих пор проклинает себя за это. Он не забыл её, не забудет – её оказалось невозможно забыть, вот что было самым страшным. Он не был сердцеедом, но кого-то, конечно, за прошедшие с тех пор годы, уже успел забыть или слить в памяти с образами других людей, других женщин. А она – она всегда стояла отдельно. Возникала перед внутренним взором – в расстёгнутом зимнем пальто, с шапкой в руке. В другой её ладони был ком снега, и она медленно, с силой, проводила им по лицу, а потом – смотрела на него. Конечно, он её не любил. И сейчас не любит… Чего он испугался тогда? Он не может её забыть. Он теперь ничего о ней не знал. И не знал – хочет ли знать. На традиционные встречи их факультета, по традиции посещаемые выпускниками разных лет, он не ходил. Ходит ли она? Он не знал и этого. Когда раз в полтора-два года он случайно пересекался с кем-то из однокашников – Москва – город маленький, большая деревня! – никто ему ничего о ней не говорил. И он никого о ней тоже не спрашивал. Один раз, через несколько лет после окончания института, он увидел её в метро. Она шла прямо ему навстречу, слегка нахмурившись, глядя себе под ноги – она была близорука. Под мышкой она несла ярко-красный пакет из какого-то фирменного магазина. И вдруг, не поднимая глаз, она резко повернулась и пошла в противоположную сторону. Увидела его? Он не знал, не знал, не… Иногда он с пристрастием допрашивал себя: зачем же он бывал с нею, раз не любил и с самого начала знал, что не любит? И не полюбит? Бывал – слово ёмкое. Они целовались, вернее, целовала она: бурно, быстро, в щеки, в губы, но больше – в щёки, как маленького, обнимая его обеими руками, прижимая к груди его макушку: чаще всего это случалось на эскалаторе – она любила становиться на ступеньку выше, поэтому и могла пригнуть его голову к своей груди. Она становилась выше, словно желая защитить его. Вот так он «бывал» с нею. Она казалась ему очень чистой девочкой. Наверное, она такой и была. - Я ухожу, - сказал он тогда, словно камнем бросил в эту чистоту. Конечно, нелепую. Конечно, смешную. Почему это смешно, когда девочка в двадцать лет остаётся чистой? Потому что! «Бикоз», как они говаривали в институте. Он помнил её заливистый, совершенно детский смех, её внимательную весёлость, иногда сменявшуюся глубокой задумчивостью. В сущности, она воспринимала мир слишком уж трагически – так он думал. Поэтому и не устраивала ему сцен – после, не бегала за ним, просто больше вообще его не замечала. Они проучились в одной группе ещё два года, и ни разу – ни разу! – она не сказала ему ни слова. Проходила, как мимо стенки. Он для неё умер. Он, естественно, тоже с ней никогда больше не заговаривал, но его жгло её молчание. В этом молчании ему чудилось то презрение, то страх, то – сила. Неужели она так сильно его любила, даже после его слов: «Я ухожу»? Он не мог заставить себя ещё хотя бы раз посмотреть ей прямо в глаза. Да что же это такое, спорил он сам с собой, в чём дело, разве он был так уж виноват?! Он что – развратил её, соблазнил… поматросил и бросил?! Он пальцем её не тронул! Просто, устав «от всего этого» (от чего, знать бы - от чего?!), сказал ей правду! Что же – лгать надо было? Надо было на ней жениться (или НЕ жениться, а так…) и бросить её – через год или на следующий день, а не в тот зимний сумрачный денёк, когда они пришли к «своей» скамейке – и он вдруг решился, не выдержал больше этой… игры? Своей игры. Но во что же он с ней играл?! Он не знал. Но он играл – перед самим собой, а она… Отстань от меня, говорил он кому-то, спрятавшемуся глубоко в его душе. Отвяжись от меня, я ни в чём не виноват, я сказал правду, я сделал доброе дело! Но что-то болело. Всё время. И совесть всё время почему-то принимала её облик. Вот опять: расстёгнутое пальто, шапка в руке, она проводит комком снега по лицу… Она вышла замуж на третьем курсе. Год ходила с кольцом, потом как-то пришла без кольца, и он из обрывков разговоров однокурсников понял, что она разводится. Он жадно вглядывался в её лицо: искал следы «опыта»… и не находил ничего. Разве что она немного побледнела и реже смеялась теперь. Курить?.. Она и раньше курила, она просто стала курить чуть больше и в перерыве между парами, выходя в институтский дворик, иногда доставала из сумочки сразу две сигареты. Чего же она от него хотела, если у них не было «этого», спрашивал он себя. Вопрос буквально приводил его в исступление – он никак не мог найти ответ. Что ей было от него нужно? Может быть, это как раз она хотела, чтобы он с ней слился? Не бывает такого… да и что в этом хорошего? Жить словно в двух пространствах одновременно, смешивать их, лепить из них одно…Чтобы «и в радости, и в горе»… Зачем?! А сейчас у него – что: радость или горе, все эти годы? И при чём тут вообще она, ведь столько лет прошло… десять… нет, уже двенадцать. Что же – он так и будет до самой смерти, случайно оказываясь в этом парке, вспоминать снеговика-«декана» и всё остальное? И не только в парке. Воспоминание о том зимнем дне, последнем их общем дне, приходило – нет! – коварно набрасывалось на него в самые неподходящие моменты. На работе, во время отпуска, когда он уезжал в очередную экзотическую страну, во время встреч с немногими приятелями, когда они «оттягивались» в каком-нибудь клубе или играли в боулинг… Воспоминание это понемногу заполняло всё его существование, оно стало привычно-болезненным, как хронический невроз. Если бы он хотя бы женился на ком-нибудь и завёл детей, может быть, оно, воспоминание распроклятое, оставило бы его в покое. ОНА оставила бы его в покое, наконец! Но он не знал – помогло ли бы ему даже это. А вот вопрос: если он когда-нибудь всё же её забудет – станет ли ему от этого легче? «Я ухожу», - сказал он тысячу лет тому назад. Почему же он всё время возвращается? Он решительно встал со скамейки. Достал сигарету, закурил. Заглянул в пачку, увидел, что она пуста, смял, бросил в урну и решительно зашагал к выходу из парка, как человек, внезапно вспомнивший о чём-то очень важном и срочном. У ворот парка, в песочнице, играла маленькая девочка лет пяти-шести. У неё было ярко-красное пластмассовое ведёрко, она то насыпала в него песок маленьким совочком, то высыпала обратно в песочницу. Она посмотрела на быстро идущего куда-то «дядю», широко раскрыв глаза, с робкой и одновременно весёлой улыбкой на разрумянившемся личике. Он встретился глазами с её взглядом и, вдруг споткнувшись на ровном месте, остановился, не дойдя нескольких шагов до ворот. Почему эта девочка так на него смотрит? Неужели все дети ТАК смотрят? Почему у взрослых людей – и у себя… в зеркале… - он ни разу не видел такого открытого, прямого, дружелюбного взгляда… ЕЁ взгляда? У неё был такой же точно взгляд: немного наивный, какой-то… да – «круглый», как у этой маленькой девочки. Она всегда смотрела так – с робкой и одновременно весёлой улыбкой, словно ожидая праздника и немного боясь, что этот праздник вдруг кто-нибудь испортит… Словно точно не знала: хороший перед ней человек или не очень… но, наверное, всё-таки, хороший. Она же просто была ребёнком, вдруг понял он. Вот оно что! Она была… маленькая! А он сказал ей, что не любит… разве можно было сказать такое - ребёнку? Она НИЧЕГО не хотела от него, понял он. Она хотела просто «дружить»… потому что для неё тогда слова «дружить» и «любить» означали почти одно и то же… Не оттолкни он её тогда – может быть, они так и остались бы друзьями. Просто близкими друзьями! Она бы, может быть, полюбила – позже – кого-то другого, уже взрослой любовью, вышла бы замуж… а он мог бы сохранить эту дружбу… просто дружбу их сохранить… а он сам лишил себя этой дружбы – так жестоко, так безжалостно. Она и не претендовала на его свободу! Она ни разу ни на что не намекала! Она не требовала ни постели, ни брака! Она просто его любила, и всё! Она просто хотела его видеть – как можно чаще, и вместе гулять, и ходить в кино, и лепить снеговиков, и есть на улице мороженое… и так далее… и вся эта романтика, казавшаяся ему дешёвой и ненужной, была тем настоящим, что он потерял – по собственной воле! Она… Он обернулся и незрячими глазами отыскал на берегу пруда скамейку, на которой когда-то, давным-давно, стоял их снеговик - «декан». - Я ухожу… - прошептал он неизвестно кому, уже всё понимая, уже зная точно, что опять придёт сюда – завтра же, и что теперь будет ходить сюда долго, очень долго и очень часто… может быть, всю жизнь. Маленькая девочка, игравшая в песочнице, улыбнулась, выбралась на дорожку и побежала прочь от «дяди», размахивая ярко-красным ведёрком и чему-то смеясь. © Copyright: Светлана Догаева, 2013 Свидетельство о публикации №113112809170
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|
|
|
|
29.11.2013, 19:20
|
#484 |
|
Постоянный участник
Регистрация: 28.02.2013
Адрес: Черновцы
 |
Тёмная ночь. Где-то в Карпатах. Дождь монотонно шуршал по густой листве сосен и ёлок. Ни один проблеск света не пробивался сквозь кромешную мглу. С тихим скрипом отворилась незаметная доселе калитка. Сквозь узкий проём проскользнула пугливая тень. Возле неё угодливо изгибалась тень поменьше. "Точняк никто не прокоцал?" Голос прозвучал неожиданно грубо, но ожидаемо неуверенно. "И ни боже мой, Президент-батюшка !" Вторая тень изогнулась ещё более угодливо. "Даже МВФ поверил!" "Смотри мне!"-добродушно пророкотал приглушённый баритон. Невдалеке, с тихим свистом рассекали воздух лопасти военного вертолёта с неразборчивыми опознавательными знаками на бортах. Две скользящие тени метнулись к нему, рокот стал громче и винтокрылая машина взмыла в воздух. Тёмный карпатский лес проводил её завистливыми взглядами. Ещё бы! Машина летела на историческую родину всех славян - город Грозный. До подписания ассоциации с ЕС оставалось десять дней. Белый день. Где-то в районе контртеррористической операции. "Да вы кушайте, кушайте!" Этот голос обволакивал и убаюкивал, обещал и предлагал. Стол ломился от яств. Пряники печатные, клюква мочёная, рыжики солёные, "Путинка" в сургуче. -И всё-таки нет, Владимир Красно Солнышко,- пророкотал баритон. - Ну где это видано? 450 долларов за куб газа, два левых потока, сыр с пальмовым маслом, и конфеты с цианидом? Разве ж это по-соседски? - Ну допустим, не конфеты с цианидом, а чай с полонием, - отвечал голос повыше, но отчётливо стальной. -- А вам ли не всё равно? Он же ш не вам. Вы ж на швейцарский шоколад нацелились...350! - Побойтесь, бога! Ну какие 350? А ежели мы в НАТО? - А оно вам нато? - А ежели? Да ещё ЕС мильярд евро даёт. На модернизацию! -Да не смешите! Они ж каждую копейку посчитают. 300! И кредит на пять мильярдов! На сто лет. Из них два можно украсть. - А вьезд запретят, счета арестуют? - 250! Плюс российское гражданство и банк в подарок! Национальный! - Заманчиво. Аж в горле пересохло.. - Эй холопы, попить несите. Дверь в боярские палаты тихо распахнулась. Холопы Миколка Азирянин и Димка Медведь пыхтя и отдуваясь внесли десятиведёрный самовар. - Испей батюшка, Государь Всея Руси, и ханства Чеченского, и царства Казанского, и улуса Шибирского и Белыя, и Малыя...,- заблажил Димка. - Окстить окаянный, - пресёк славословия невысокий блондин в чёрном поясе, и белом кимоно, - Какой тебе "Малыя"? Не договорились ишшо! - Ну, Газпром благослови!- пятясь удалился Димка. А хитроумный Миколка в это время что-то прельстительное нашёптывал собеседнику князя, крепко сбитому высокорослому малороссу. Князь прислушался. - Соглашайся, бугор, век воли не видать,- изьяснялся на заморском непонятном наречии холоп Миколка,- Паханом на всей зоне останешься, в авторитеты выйдешь! - Уйди, отморозок,- возмутился будущий авторитет,- Я ж пацан конкретный, дважды не судимый, на всех толковищах оправданный, а ты мне чернуху лепишь? - Не я, не я это,- оправдывался Азирянин- Юлька-фармазонщица малявы по всем зонам и больничкам разослала, да в ЕС две отправила! - Две?- изумился собеседник. - Минимум!-гордо выпрямился хитрый Азирянин. И тут хозяин понял, что наступил решающий момент. - 220! Плюс эксклюзивный спуск с олимпийским факелом с пятого этажа без лифта и мусоропровода, персональная парковка возле Мавзолея, право на безлимитный разгон гейпарадов в День ВДВ и политическое уёжище, в смысле убежище! - Согласен! До подписания ассоциации с ЕС оставалось 9 дней и несколько поколений. |
|
|
|
|
04.12.2013, 16:38
|
#485 |
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
История одной жизни рассказ ***** Жила-была свинья. Не то чтобы она была свинья свиньёй, но – в молодости особенно – свинства в ней было столько же, сколько в любой другой свинье, то есть – в самый раз. Поросячье детство её прошло так же, как и у её сосвинцев: блаженное лежание на брюшке в тёплой бархатной навозной жижице, чмоканье-чавканье и урчанье животом при поедании сперва материнского молока, затем - бурачков и картофельных хрумких очистков из мелкой широкой колоды. Поздней осенью и зимою, правда, то и дело возникала регулярная опасность быть поданной к хозяйскому столу на большом, красиво расписанном - мейсенскими фарфоровых дел мастерами - блюде. Обязанность неприятная, не говоря уж о том, что во рту при этом надо было бы ещё и яичко либо лимон удерживать. Впрочем, когда кто-то из братцев или сестриц нашей героини (а было их несъедаемое в обозримом будущем множество) исчезал в недрах загадочного помещения, именуемого «кухней», ухваченный за брыкливую заднюю ножку властною жаркою рукою дипломированной кухарки, нанятой хозяевами - для ублажения желудков собственных и гостевых - за бешеные деньги, другие свинки, повизжав малость (для порядка и чтобы выказать благоговейный страх перед высшими силами) и порскнув по тёмным углам, к моменту подачи тою же кухаркой вожделенных помоев забывали об этом неприятном происшествии и урчавкали сочными бурачками с глубоким чувством неизменного желудочного восторга. Нашей же свинье повезло. Ещё когда она была молочно-розовым поросёнком с маленьким курносым пятачком, её решено было оставить на какое-то время нетронутой - в целях улучшения породы. Свинья не могла бы самостоятельно определить, какими глубинными причинами вызвано было решение хозяев, однако одно её ухо было отмечено особым знаком – круглым чёрным пятнышком, коего ни у кого из её сосвинцев не имелось. Так что и сама свинья, и её коллеги по скотному двору дружно решили, что сие обстоятельство и спасает до поры, до времени от каких-либо посягательств представительницы высших сил – хозяев - то есть, от цепких рук великолепно-властной кухарки на пухлые её окорока. Так бы и жила себе свинушка, производя на свет Божий с примерно-природной регулярностью всё новые и новые партии розовеньких кандидатов на роли сосисок и сальца-шмальца, если бы не один совершенно нетипичный для всей свинской породы случай, коренным образом повлиявший на её грядущую копчёно-окороковую судьбу. На скотном дворе, в углу, у забора, под старой ракитой, имелась огороженная особой оградкой куча полусъедобного, вечно преющего мусора, именуемого по-научному компостом. То и дело в куче появлялись весьма соблазнительные прибавления. Юные свинки имели обыкновение после плановой кормёжки совершать в том направлении променад – и воздухом подышать можно, и, глядишь, в неистощимо-прекрасной куче что-нибудь да отыщется деликатесное: половинка лишь слегка зазеленевшей булки, изрядный кусок заплесневелого сыра либо куриные потрошки. Наша героиня тоже любила это соблазнительное местечко и частенько инспектировала его, придирчиво морща аристократический курносый пятачок. И вот как-то раз, проходя мимо кучи – не так, чтобы специально, скорее, по укоренившейся привычке, ибо на тот момент свинка была вполне сыта, - заметила она там нечто непонятное. У одного края компостного всхолмья, там, где в мелкой лужице обыкновенно застаивалась дождевая вода, получавшая от соседства с кучей все свойства изысканного густого соуса, выглядывала из-под земли зелёная упругая ветка, усыпанная маленькими коричневыми комочками. Подойдя поближе, свинья наша, опять же, скорее, по привычке, мимоходом понюхала растение – и как-то насторожилась. Ничего, похожего на этот лёгкий, почти неуловимый аромат, ей до сих пор унюхивать не доводилось. Она знала, как должны пахнуть цветы, росшие на клумбах за забором, отделявшим скотный двор от хозяйского сада. Умела даже различать запахи тюльпанов и гвоздик, высоко ценимых её хозяевами за их неизменные продавательно-покупательные способности. Равно и запахи роз и некоторых прочих экзотических цветов были свинье знакомы и особенно её не волновали. Но тут было нечто иное. Слегка даже и раздражённая, свинья решила подождать до тех пор, пока непонятное растение не развернёт свои до поры дремлющие почки, и посмотреть, уж не та ли эта знаменитая «свиная травка», о коей среди свинского населения скотного двора ходили весьма тёмные и в достаточной степени туманные легенды. В этом случае, о появлении на их территории зловредного растения следует немедля доложить, куда следует. Говаривали старые, умудрённые бурачно-жарковным течением жизни хавроньи и боровы, что, попробовавши хоть разочек погрызть эту травку, свинья быстро и необратимо «портилась»: начинала вести себя странно и вызывающе, кусала и лягала копытцами невинных сосвинцев своих, становилась буйной и, не будучи в силах разъяснить ни самой себе, ни старейшинам свиного племени сокровенных смыслов своего дикого поведения, в итоге набрасывалась даже на неприкосновенную особу госпожи кухарки, пытаясь укусить её за твердокаменные мясистые ляжки. Словом, свинья, отведавшая загадочной «свиной травки», быстро впадала в непонятное и, увы, необратимое бешенство. Милосердная кухарка, обнаружив зловещую перемену в поведении заболевшей свиньи, скоренько избавляла её от несвойственных и совершенно ненужных её породе мучений: накидывала на голову дико визжавшей хрюшки тёмный плотный вонючий мешок, быстрым шагом уносила брыкавшуюся пациентку в кухню и готовила из неё очередной деликатес для хозяев - согласно высшим гастрономическим канонам. Что, конечно, и для самой занемогшей свиньи, и для её коллег по скотному двору являлось наилучшим исходом дела. Страшно, одним словом! Страшно жить, господа, страшно жить на этом свете… Но, поскольку желания немедленно съесть упругую зелёную ветку у нашей героини не возникло – а старейшины строго предупреждали всех неразумных, сующих пятачки куда не просят, что стремление поскорее отведать эту опасную «свиную травку» у любого представителя свинской породы возникает просто-таки необоримое! – о находке своей она решила до времени никому не говорить и непонятное растение никому не показывать. А вдруг это – обыкновенная, к примеру, резеда… или та же роза, проросшая сквозь щель в заборе? Какой-нибудь новый вид, высаженный хозяевами на клумбах в предвкушении роста доходов от продаж душистых разноцветных цветочных охапок, поставляемых ими закупщикам сего товара? Свинья не хотела давать обществу повода для сплетен и насмешек, ибо являлась - в определённом во всём, кроме сроков, - смысле слова элитой среди населения свинарника. Так что она умолчала обо всём. Чай, не дура, сама во всём разберётся! Беспокоить старейшин совершенно нет причин, тем более, что она и сама с начала этого года входит в их число. А если кто-то из её сосвинцев случайно сюда забредёт одновременно с нею – тогда и выяснится: «свиная» ли травка эта зелёная упругая штука или нечто вполне безобидное. Не на себе же ей, элитной свинье, эксперименты ставить и бешенством заболевать, верно ведь, господа?.. В начале лета, в первых днях июня, растение начало просыпаться. Комочки коричневой лиственной плоти посветлели и набухли, стебель налился до макушки всеми животворными соками земными и, казалось, так и рвался вверх, желая вырасти поскорее и открыть миру свои тайны. Замерцали над вывернувшимися краешками почек синие лёгкие тени, усилился непривычный запах, зашевелились под свежим ветерком тонкие белые оборочки пуха, укрывавшие под своими невесомыми пёрышками что-то тонкое и нежное… Свинья приходила к куче по утрам, сразу после завтрака. Коллеги и так всегда оказывали нашей элитной свинье, оставленной для улучшения породы, уважение, а уж с начала этого года, после присвоения ей ранга старейшины, променады свои совершали к компостной куче исключительно после обеда, дабы ни в чём ей не мешать. Только юные бессмысленные поросята могли бы попасться ей на пути к компостной куче, но старейшины строго наказали неразумным деткам: днём – на здоровье, куда хотите, туда и порскайте, а утром в ту сторону – ни копытцем: в эту пору туда прогуливается Элитная. Так что эксперимент нашей свинке всё же пришлось поставить на себе. Пригласить с собою кого-то для инспекции растения означало бы дать обществу повод к распространению ненужных толков и слухов, а – зачем? Для неё даже боровов - с целью производства на свет Божий молочных поросят - привозили издалека: своими собственными свиньями мужеского пола хозяева не были в этом отношении полностью удовлетворены. Да: имеются, имеются-таки в избранности и отдельности некоторых лиц и плюсы свои, и минусы. Такова уж эта жизнь! Приходила к компостной куче наша свинка, никем не обеспокоенная, и с каким-то опасливым любопытством разглядывала растение, принюхиваясь – осторожно! – к незнакомому, неизменно усиливавшемуся с каждым днём лёгкому запаху. И вот, наконец, настал день, когда облетели белые оборочки пуха, раскрылись до конца коричневые чашечки почек, дунул ветерок – и засинели на упругом зелёном стебле мелкие полупрозрачные лепестки. Как раз в то утро Элитная несколько замешкалась. К хозяевам приехали родственники, и посему среди скотско-птичьего населения возникло некое нехорошее оживление. Визжали – о, как безнадёжно-прощально! - влекомые в недра обширной, полной самой современной техники, кухни побледневшие от столь радикальной перемены в своей судьбе поросята; разноцветный, как работа в стиле пэчворк, толстый осанистый петух провожал своих несомых вниз головами, трепыхавших в последней истомной неге крыльями подруг оптимистическими вскукарекиваниями - зная твёрдо, насколько это возможно в условиях жизни сей, что уж его-то самого съедят лишь в случае самой что ни на есть повальной голодухи, а такое вряд ли возможно при условиях расчётливо-рачительного ведения хозяйства; и блеяла жалобно и попусту шелковошкурая ухоженная корова, из сочного вымени которой безжалостно выдаивали последние капли утаённого ею - для своего слюнявого глупого сыночка-телёнка - молока. Устав от всей этой ненужной светской суеты и вполне справедливо заключив, что для неё лично время ещё не пристало, свинья наша решила удалиться к своей прогулочно-закусочной компостной куче и взглянуть, не расцвело ли наконец непонятное растение, и не следует ли уже ей поскорее доложить об этом факте по инстанциям?.. Уже издали заметила она остренькими маленькими глазками, что срок настал. Растение покрылось неизвестными свинке синими цветочками, и тихий звон вдруг долетел до перламутрово-прозрачных ушек Элитной, одно из которых было отмечено спасительным пятнышком. Подойдя поближе, свинка уже совершенно отчётливо услышала тонкие звоночки синеньких цветочных чашечек-капелек. Аромат, усилившись, облёк её курносый пятачок душистым облачком. Чихнув, свинья глубоко вдохнула его – и вдруг почувствовала такую радость, такую неизведанную ею прежде лёгкость, ни в коей мере не похожую на то сытно-дремотное состояние, которое неизменно сообщалось её натуре после вкушения вкусных помоев. Она внезапно ощутила себя чем-то бОльшим, нежели просто свиньёй, пусть и элитной, но всё же… всё же, в грядущем - неизбежно обречённой быть поданной на хозяйский стол. И неважно: с яйцом либо лимоном в сваренном в кипятке курносом её пятачке, на большом блюде заморских фарфоров, или же в виде тонко напластанного слезящегося сала на множестве маленьких тарелочек от тех же – или от иных фирм-производителей – фарфоров же… Свинье вдруг захотелось взглянуть на небо. Обыкновенно смотреть на него не возникало у неё никакой необходимости, ибо общее состояние и глубина луж на скотном дворе ясно показывали, какая нынче стоит погода и где лучше будет провести день – на солнышке, возлежа в луже, или в тёплом сумрачном родном свинарнике. Элитная задрала к небу аристократический пятачок и увидела, что небо – такое же синее, как и эти звенящие штучки на зелёном стебле, и бегут в вышине пушистые белые облачка, похожие на облетевшие с растения пушинки, и весело подмигивает ей сквозь пушистые тельца облачков румяное солнышко. А звон «штучек» - она не ведала, что называются эти цветы колокольчиками – слился в раковинках её перламутровых ушек с птичьим заливистым щебетом. Свинья увидела и птиц: то играя, то ссорясь и мгновенно забывая о минутных размолвках, они веселыми стайками перелетали с ветки на ветку, то садясь на старую ракиту, росшую у компостной кучи, то кружа над нею в сине-белой вышине. И даже жаворонка увидела она: маленьким серым комочком он взмыл вдруг откуда-то из гущи посевов, завис, еле заметно шевеля кончиками крыльев, в сине-белой прозрачности неба, осыпая всю землю пульсирующими трелями маленького, но такого звонкого птичьего восторга. Свинья обернулась – и увидела привычный, знакомый ей с детства - до последнего уголка - скотный двор, свежеокрашенные стены родного уютного свинарника; увидела копошившихся в навозе белых курочек и гордого петуха, застывшего на обрубке бревна с по-генеральски вздёрнутой цветной головкой; увидела она и корову, пускавшую с влажной розово-серой губы тягучие зелёные струи – до самой земли… Увидела она и сосвинцев, коллег и родичей своих: радуясь окончанию утренней ловильно-закусочной суеты, они степенно возлежали в мелких широких лужах, выставив из них свои упитанные, лоснящиеся, пока ещё - сырые окорока. И таким вдруг маленьким показался Элитной её родной двор, и таким высоким и чистым было над нею небо, что она всхрюкнула тоненько, еле слышно, и к её чёрному копытцу, измазанному навозной жижицей, упала крошечная блестящая слезинка. Свиньи рАзом поднялись из лужи, пропуская вперёд старейшин, и заспешили к своей обеденной колоде, куда кухарка только что выплеснула ведро дымящихся духовитых помоев. Завопили истошно куры, подняв невообразимую суету: щедрой – но беспощадной в будущем – рукою кухарка сыпанула им пыльно-золотистого пшена. А наша свинка всё стояла перед растением с синими, тихо звеневшими колокольчиками. У неё и аппетит-то словно бы пропал начисто. Она уже поняла, что никакая это не «свиная травка» с неотразимым для любой свиньи вкусом, ибо ей хотелось не съесть немедленно непонятное растение, а лишь стоять и стоять вблизи от него, вдыхать его лёгкий, почти неуловимый аромат и слушать, слушать, слушать перезвон маленьких синих «штучек». И ещё – поняла наша элитная свинья, что не сможет она больше жить, как жила с рождения: в испарениях изобильных вкусных помоев, не сможет просто лежать в родной тёплой бархатной луже, рожать то и дело сосисочно-сальных розовых поросят и блаженно засыпать, чувствуя, как в её набухшие, полные сладкого молока сосцы тычутся их крохотные мягкие пятачки. Ей открылся какой-то совсем иной смысл, иной цвет, вкус и запах жизни. На секунду показалось ей даже, что она – птичка, и может улететь из этого скотного двора, такого маленького по сравнению с необъятным высоким небом. Она даже попробовала подпрыгнуть и взлететь, но из этого, к сожалению, ничего не получилось. Тогда свинья легла возле ракиты, у подножия растения, и прямо в её отмеченное чёрным круглым пятнышком ушко полился тоненький синий перезвон. Долго слушала этот перезвон свинья, весь день, до вечера, вдыхала чудесный запах, и скатывались порою с её маленьких глазок прозрачные круглые слезинки. Наступил вечер, стало заметно прохладнее. Элитная давно уже чувствовала холод, даже сквозь заботливо нарощенные попечениями хозяев жировые подушечки на боках. Со вздохом встала она на занемевшие от долгого лежания свиные ножки и медленно побрела к свинарнику, то и дело оборачиваясь и ловя прядающими ушками затихавший в вечернем сумраке перезвон. Он решила прийти к растению на следующее утро, рано-рано, ещё до кормления, она знала, что уже не сможет быть больше нигде, только рядом с этим чудесным стеблем со «штучками» цвета неба, открывшим ей, какой же маленькой и сытно-бессобытийной была её прежняя жизнь. Всё лето, каждый день, с раннего утра, светило ли солнце или лил дождь, приходила свинья к своему заветному цветку. Она похудела, пухлые окорочка её превратились в плоские пласты обвисшей кожи, ибо, если и ела она казавшиеся ей ранее такими восхитительными помои, то – как-то механически, словно бы по обязанности. Свиное общество вначале взволновалось было. Старейшины отрядили доверенных лиц проследить за Элитной – уж не ест ли она тайком запретную полулегендарную «свиную травку», ни взбесится ли со дня на день, не грозит ли обществу опасность в виде покусания, нападения иподтишка с целью затоптать кого-либо из коллег копытцами и прочего?.. Разведчики исправно наблюдали за нашей свиньей несколько дней с безопасного расстояния и по итогам следствия донесли: нет, ничего такого Элитная не ест. Она теперь вообще мало ест, на диету села, видимо. Но: по скотному двору с помрачённым взором не разгуливает, на сосвинцев не бросается, нападать на кухарку намерений явно не имеет. Лежит на одном месте целыми днями, возле компостной кучи – видимо, даёт всем понять, что желает остаться одна и употребить кучу по собственному усмотрению. Жалко, конечно, кучи, но престиж Элитной… и вообще… их всех и так вкусно закармливают. До самого, можно сказать, отвала. А что Элитная при этом стала вялой и похудела – так это её личное дело, и не стоит вмешиваться в суверенную внутреннюю жизнь одной отдельно взятой свиньи. Тем более – элитной, оставленной для улучшения породы, пусть даже вся эта «порода» уже заметно обвисла на её хребте и заметно поистончилась. На том общество и успокоилось. Хозяева недоумевали – что такое приключилось с их надеждой? Они давали свинке витамины, вызвали к ней лучшего ветеринара, испугавшись, что болезнь её может оказаться заразной, опасной для всех прочих кандидатов в сально-мясные запасы. Ведь Элитная даже на боровов, привозимых к ней издалека, перестала реагировать! А ведь совсем ещё не старая! Элитная покорно ела помои с витаминными добавками и даже позволяла делать себе уколы, но мало дела ей было до этого. И ничего из суперсовременных ветеринарных средств восстановления здоровья ей не помогло. Наступила осень. И вот – в один день – разом закрылись и легко упали на занесённую первым мокрым снежком землю хрупкие звонкие «штучки»-колокольчики. Свинья постояла над синими лепестками, бережно подгребла ослабевшими свиными ножками прелые листья к корням растения и пошла в свинарник, вздыхая и запасаясь терпением до весны. Только предвкушение радости следующего цветения поможет ей перетерпеть долгую святочно-застольно-помоечную зиму, думала Элитная. По дороге к свинарнику встретила свинья кухарку, выискивавшую опытным глазом очередную жертву. И по взгляду, которым окинула её кухарка, наверняка, просвещённая в этом отношении хозяевами, Элитная – бывшая элитная! – поняла: нет, не дожить ей до весны. Холодец выглядывал из глаз кухарки, и на весь скотный двор разило от неё запахом чеснока. Свинья как-то даже и не очень расстроилась, мимолётно удивившись тому, что она почти не отреагировала на палаческий взгляд кухарки. В конце концов, для того и оставили ей на какой-то, мимолётный по сравнению с Вечностью, срок несъеденной, чтобы съесть когда-нибудь потом. Значит, пришло теперь и её время. Жаль только, что не встретит она весну, не увидит следующим летом синеньких «штучек», не услышит тоненького перезвона, и жаворонка не услышит, и не увидит неба, и не вдохнёт аромат чудесного растения с синими цветами, названия которых она так и не узнала… Впрочем, нельзя же получить в этой жизни абсолютно всё. А вот платить за всё полученное – ой, как приходится! Кухарка подошла к Элитной, что-то пробормотала себе под нос и косвенным движением занесла над свинкой безошибочно-ухватистую, распаренную вечной готовкой руку. Свинья подумала: устроить вот сейчас ей, безжалостной, напоследок дикую гонку по всему двору – с визгом порскающих из-под ног поросят и бешеным квохтаньем кур, с опрокидыванием сельскохозяйственного и просто хозяйственного инвентаря, с регулярными падениями кухарки в лужи и разносящимися по всему двору проклятиями по её личному адресу – адресу бывшей элитной свиньи? Нет. Не стоит перед смертью так позориться. Она ведь с рождения знала свою судьбу насквозь, просто не хотела задумываться об этом. Пусть их… на здоровье, как люди говорят. Так что свинка наша лишь тяжело вздохнула – и позволила кухарке ухватить себя за отощавшие бока. Уносимая в кухню, взглянула она – в последний раз! – в опущенное, пригнутое осенью к самой земле небо. И подумала: «Самое главное в своей жизни я всё же видела…» _____________ © Copyright: Светлана Догаева, 2013 Свидетельство о публикации №113120406262
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|
|
|
|
30.12.2013, 01:22
|
#486 |
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
ЗЕМЛЯНИЧНАЯ ЗИМА ________________________ Я нарисую чёрный квадрат, Но - я не стану в нём жить. Как мне назвать тебя - "друг" или "брат"? Меня - не заворожить! Что-то случилось, случилось опять, Снова не падает снег... Что на ладонях нам тёплых считать, Скажешь мне, мил человек?.. Ножницы взял он; и взял белый лист; Что-то сверкнуло - и вот: Падает, падает с белых страниц - Снег?.. Нет: любовь к нам идёт. Белых снежинок бумажный букет? Розы завянут быстрей! И - разливается медленно свет... Снова и снова падает снег... И "земляничной" зимою в Москве Стало так много огней... _______________________ 30 декабря 2013 года.
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|
|
|
|
11.02.2014, 21:48
|
#487 |
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
БАЙКА ОБ АНГЕЛАХ И ИХ РОДИТЕЛЯХ. _____________________________________ Случай из жизни Светланы, от 11 февраля 2014 года. ----------------------------------------------------------------- Пошла я сегодня к хирургу, в свою районнную поликлинику. Вышла из подъезда... Снегопад... всё белым-бело... красотища!! Красотища-то красотища, но, не надень я зимнюю утеплённую бейсболку с длииииииным козырьком, всю морду лица - вкупе с очками - залепило бы по самые брови и выше. И идти трудно - ноги-то на ледке, укрытым свежевыпавшим снегом, разъезжаются во все стороны сразу. Словно, независимо от моего желания на них удержаться, ножки мои сами выбирают, на какой бы шпагат им сесть посреди улицы: на классический - или на китайский?.. Ну, ладушки. Топаю я, значится, в поликлинику пешком, любуюсь снежком, сочувствую водителям авто и пешеходам, увязающим в снегах и лужах. А передо мной идёт, пробирается по сугробам, вот такая интересная парочка: двое мужичков. Один - высокий и с барсеткой, второй - росточком по плечи первому и с ярким рюкзачком на спине. - Ага, - сказала я себе на манер Штирлица из анекдотов, - папа ведёт сына домой из школы! - и оказалась права. Пристраиваюсь им в "хвост", чтобы хоть как-то от красивого снегопадища защититься, чапаю себе дальше. И слышу весьма примечательный диалог. Папа: - Ну, теперь ты, сына, больше не мужик! Сын (пацан - пардон, молодой человек! - лет 12-13): - Не понял?! Ты о чём, па?.. Папа: - А ты теперь бесполый! - и жест, очень выразительный: папа рубит рукою по воздуху, будто что-то отсекает. На фиг! А в голосе - сарказм, коим можно было бы мгновенно растопить весь выпавший с утра снег, и не только в Москве, но и в Московской области. Сын: - Это... Как это?.. Ну... Что такое - бесполый?! Папа: - Это, сына, значит, что ты теперь - как ангел! Ни мужик, ни баба! Сын (даже остановился на полминуты - а кто бы на его месте не застыл, пардон, на месте от такого дикого известия?! - извините за тавтологию и аллитерацию, дурной литературный приём, не смогла удержаться...): - Чегооооо?! Не хочу! - Пауза... Пошли оба вперёд, я - за ними, на цыпочках... - Па... а что, ангелам... ничего этого... не надо, что ли?! Папа что-то шепчет сыну на ухо. Я - поскольку писатель-таки! - боясь упустить хоть слово из этого занимательного и поучительного диалога, подбираюсь к ним поближе и усиленно рассматриваю занесённый снегом Кутузовский проспект - мол, ну красотища же!! Сын поворачивает к папе ошеломлённую мордаху и громко, на весь Кутузовский, заявляет: - Па, анегелы пусть на небе делают, что хотят. А я - твой сын и - МУЖИК! Не пойду больше на уроки полового воспитания! И тут оба быстро сворачивают во двор и исчезают в снежной пелене. Успеваю только заметить, как папа изо всех своих мужских сил колотит сына по плечу и в воздух взлетают мокрые снежные лепёшки с куртки сына... Топаю я себе в поликлинику (50 метров осталось по этой красоте заснеженной-обледеневшей пройти, пустяк!) и думаю: "Господи всеблагий! Не дай перевестись МУЖИКАМ и БАБАМ на земле Русской!.." ------------ Финал. Конец. Абзац. Хорошо бы - не полный... пипец...    ________________________________________
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|
|
|
|
12.02.2014, 00:22
|
#489 |
|
Метис енота с д'Артаньяном
|
Клуб знакомств  переехал во Флудилку 
__________________
- Ты всегда улыбаешься, напеваешь, прекрасно выглядишь... - О, это вы меня ещё в хорошем настроении не видели! 
|
|
|
|
|
16.02.2014, 02:38
|
#490 |
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
Скоро... Раскрыта карта неизведанной страны: Там серебром луга окаймлены, Спят рощи беспробудным зимним сном, Прозрачно-холодно сияют за окном - Белее снега - звёзды и Луна. И в зимний лес я ухожу - одна: Пускай во сне, в мечте, не наяву Я в тихой зимней сказке поживу. Всё замерло, замёрзло... дремлет лес... Чего он ждёт?.. И - чудо из чудес, Ведь это сон! - как знак весенних дней - На выбеленных простынях полей В венке из первоцветов, босиком, Танцует девушка... Да: скоро грянет гром, Сойдут снега и побегут ручьи, И прилетят из тёплых стран грачи, И... Оборвался сон. За окнами - метель... Но я услышала: уже звенит капель. _______________________ Январь 2014 г. ________________________ © Copyright: Светлана Догаева, 2014 Свидетельство о публикации №114020612873
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|
|
|
|
17.02.2014, 23:11
|
#492 | |
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
Цитата:
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|
|
|
|
|
17.02.2014, 23:28
|
#493 | |
|
Постоянный участник
|
Цитата:
|
|
|
|
|
|
18.02.2014, 01:36
|
#494 | |
|
Постоянный участник
|
Цитата:
Ну как обычно, немого дёгтя. Гы... "На выбеленных простынях полей" - при чтении косячит меня. Со второго захода токо понял куда ставить ударения. Понятно, что при чтении самого автора - этого косяка не будет. Ну дык при чтении книги, автор явно будет отсутствовать. (а хотелось бы его присутствия!)))) Светлан, без обид! Замечательный стих!!! |
|
|
|
|
|
18.02.2014, 15:33
|
#495 | ||
|
Постоянный участник
Регистрация: 28.02.2013
Адрес: Черновцы
|
Цитата:
Цитата:
Но раз проснулся-вылез из берлоги. И двинулся медведь-шатун к дороге... Просю пардону. Не мог не вставить свои пять копеек.) |
||
|
|
|
|
18.02.2014, 20:24
|
#496 | |||
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
Цитата:
Цитата:
Цитата:
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|||
|
|
|
|
15.04.2014, 12:21
|
#500 |
|
Дзен = дзену. Это просто! )))
|
Память ___________ эссе --------------- Случалось ли вам испытывать такое чувство, когда кажется, что всё ваше прошлое - разом, вдруг, со всем, что в нём было самым важным и ценным, - вдруг обрушивается на вас и вырывает, выдирает вас из настоящего и полностью завладевает вами? Вы уже не помните, ни кто вы, ни – где вы… Вернее, вы всё это осознаёте, но – как-то смутно. Вы на какое-то время становитесь тем, кем были тогда, в прошлом: вы испытываете те же эмоции, и воображение вашей памяти – да, у памяти есть СВОЁ воображение, - переносит вас в какой-то ТОТ, очень для вас важный день; память и воображение показывают вам лицо ТОГО, главного для вас – тогда – человека. Вы на какое-то время преображаетесь, превращаетесь в прежнего себя, вы живёте прежними чувствами, к вам возвращаются тогдашние ваши мысли, и вы испытываете одно желание – страстное желание что-то сказать: себе ли, тому ли человеку, чьё невидимое присутствие вы вдруг ощутили рядом с собою… Что же вызывает вдруг к жизни ваше прошлое – прошедшее, исчезнувшее, казалось бы, навсегда? Порою – сущий пустяк: старое письмо, завалявшееся в ящике письменного стола; театральная программка – вы смотрели этот спектакль вместе с НИМ – или с НЕЙ; какая-то вещица, сохранённая вами, когда уже всё было кончено, когда отношения с тем человеком были разорваны, именно на память – как сувенир. Вдруг попадётся вам случайно под руку этот пустячок - и проснётся память, и тронет сердце, и заговорит почти неслышным голосом воображение вашей памяти… …Женщина стояла у наполовину вымытого окна, забыв обо всём, забыв о себе – себя, сегодняшнюю, забыв. В комнате шумно играли дети, но она не слышала их весёлых криков. Она стояла у окна, близко поднеся к глазам старую, выцветшую, слегка обтрепавшуюся по краям фотографию, на которой были запечатлены двое. Есть ли надобность объяснять, кто были эти люди? Она стала другой, а ОН… он остался прежним – вот тут, на этой фотографии. И она сама стала прежней – пусть на час, на полчаса, на миг… Она стояла у окна, смотрела на старую фотографию, близко поднеся её к глазам левой рукой, прижав правую руку к сердцу, не осознав, что выронила веник, забыв, что она собиралась подмести рассыпанный детьми сахар, и в её сердце тихо пела прежняя, давно, казалось бы, забытая нежность… © Copyright: Светлана Догаева, 2014 Свидетельство о публикации №114041504176
__________________
Капитан Барбосса: - Да, раньше этот мир был куда больше. Капитан Джек Воробей: - Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого. |
|
|
|
 |
Вверх | Новые сообщения |
| Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1) | |
|
|
Часовой пояс GMT +3, время: 19:14.